Array Лао-цзы - Восточная мудрость

Судьба некой жизни обрезала нить,
А близкий, скорбя, начал в грудь себя бить.
Муж некий, в суждениях находчив и здрав,
Промолвил, рыданьям скорбящего вняв:
«Коль мертвый тот слышал бы плач над собой,
Порвал, негодуя, он саван бы свой,
Вскричал бы:,К чему убиваться, скорбя –
Ушел я дня на два лишь раньше тебя.
О смерти своей позабыл ты, ей-ей,
Что так огорчаешься смертью моей?“».
Горсть праха в могилу бросая, судьбу
Оплачьте свою, не того, кто в гробу.
Не плачь о младенце, как ни был бы мил,
Он, чистым придя, в чистоте опочил.
Ах, мир преходящ, нет в нем прочных утех,
На куполе держится ль грецкий орех?
Неведомо завтра, умчалось вчера,
И только сегодня тебе – для добра!
Любимца Джемшид потерял. Как в кокон,
Окутал его в саван шелковый он.
В гробницу придя через несколько дней,
Над телом чтоб скорби предаться своей,
Тот саван истлевшим увидел Джемшид.
Подумав, сказал: «О, разительный вид!
Тот шелк из червя был исторгнут с трудом,
А ныне расторгнут в могиле червем».
Однажды услышал я песню вдали,
Слова этой песни меня потрясли:
«Вернется без нас много раз в мир, увы,
Весна, и цветы будут цвесть меж травы.
Придет много лет, много весен и зим,
А мы будем прахом бездушным, немым.
В садах расцветать будут розы без нас,
Любовники будут любить много раз».

Воздержный и строгий один богомол
Вдруг золота слиток огромный нашел.
Вмиг жадность смутила подвижника дух,
И разум его, прежде светлый, потух.
Не спал он и думал: «Таков этот клад,
Что буду до самой я смерти богат,
И старческий стан свой не стану я впредь
Для просьбы сгибать и презренье терпеть.
Я выстрою дом: мрамор – дома устой,
А весь потолок – драгоценный алой.
Особый чертог для приема друзей
И с выходом в сад чрез одну из дверей.
Изныл я от этих прорех и заплат,
И очи повыел мне кухонный чад.
Отныне найму поваров и стряпух,
Начну на досуге воспитывать дух.
Мне эта кошма изъязвила бока,
Отныне постель моя будет мягка».
Вцепилась та мысль, точно рака клешней,
Рехнулся подвижник от блажи такой.
Оставил его богомольческий пыл,
Молитву и сон и еду позабыл.
Не мог усидеть он на месте одном
И в поле раз вышел, тревогой влеком.
Увидел, что некто там глину могил
Месил, кирпичи из той глины лепил.
Тот вид богомола в раздумье вовлек:
«Безумец, – сказал он, – используй урок!
Кирпич коль замесят на прахе твоем,
Прельщаться доколь золотым кирпичом?
Широко отверста у жадности пасть,
Куском лишь одним не насытится всласть.
С кирпич пусть размером твой слиток, что в том?
Евфрат не запрудишь одним кирпичом!
В безумных мечтах ты считал барыши,
Меж тем ты растратил запасы души.
Прах страсти засыпал твой взор и твой ум,
Сжег пажити жизни безумья самум.
Сурьму заблужденья с очей своих смой, –
Сам станешь ты завтра во прахе сурьмой!»

Вражда разгорелась между двух людей,
Друг с другом они леопардов лютей.
Друг к другу таким отвращеньем полны,
Что им были тесны пределы страны.
И вот смерти войском один был сражен,
С утехами жизни простился вдруг он.
Противник его в ликовании был.
Близ вражьей гробницы он раз проходил.
Увидел он жалкий могильный порог
Того, чей когда-то был пышен чертог.
К могиле врага, торжествующий, злой,
Приблизился он, говоря сам с собой:
«Поистине, тот бесконечно счастлив.
Кто друга лобзает, врага схоронив.
О смерти того слез не следует лить,
Сумел кто хоть на день врага пережить».
И тут в озлобленье бесстрашной рукой
С могилы он камень столкнул гробовой.
Врага увидал он простертым во прах
И с прахом в когда-то сиявших глазах.
В темнице могильной его существо,
Червями изъедено тело его.
Костяк так наполнен могильной землей,
Как темною мазью сосуд костяной.
Властительной длани, стальной пятерни
Сустав от сустава отторгнули дни…
При зрелище этом был жалостью враг
Охвачен и слезы излил на костяк.
Раскаялся вмиг он в своей слепоте,
Велев начертать на могильной плите:
«Не радуйся смерти другого, ведь рок
Тебя вслед за ним унесет в краткий срок».
О случае том одному мудрецу
Сказали. В слезах он взмолился к творцу:
«Ужель ты откажешь в прощении благом
Тому, кто был горько оплакан врагом?
Ах, станут и наши такими тела,
Что враг, прослезясь, не припомнит нам зла!
И я уповаю, что сжалится бог
Над мной, если враг пожалеть меня мог».