Питер Акройд - Чосер

Однако вельможи эти были связаны с Чосером и по другой линии. Лорд Клиффорд, например, доставил Чосеру большое удовольствие, привезя ему поэму Юсташа Дешана, в которой французский поэт прославлял английского собрата как “великого знатока и переводчика произведений французской культуры”. Джон Кланвоу также являлся сочинителем – писал стихи и стал автором неопубликованного религиозного трактата под названием “Два пути”. Оба вельможи, по-видимому, принадлежали к постоянным слушателям чосеровских произведений.

Не следует забывать и еще об одном обстоятельстве, касающемся расширяющегося круга знакомств Чосера и людей, службой или личной приязнью с ним связанных. Многих из них подозревали в реформистских симпатиях. Из исторических хроник того времени и отдельных ссылок и упоминании становится ясно, что они сочувствовали идеям последователей Уиклифа, лоллардам, намеревавшимся очистить Церковь от излишнего ее обмирщвления. Из чего не следует, будто лорды-рыцари являлись радикальными реформистами, отрицавшими идею пресуществления или таинство исповеди. Вернее будет сказать, что этих умных и интеллектуально продвинутых людей сокрушало зрелище коррупции Церкви и упадка христианской веры. Напомним также, что Джон Гонт поддерживал Уиклифа в его конфликте с церковными властями. Существовал целый круг связанных друг с другом богатых и влиятельных придворных, открыто противившихся претензиям князей Церкви на власть и богатство.

Не подлежит сомнению, что цели эти были близки и Чосеру. Внешне Чосер был крайне набожен. На одном из рисунков он изображен с четками в руках. В раннем своем стихотворении “Азбука”, в рукописях именуемом “Молитвой Богородице”, он воспевает добродетели Святой Девы, однако стихотворение это является буквальным переложением французского оригинала и может рассматриваться всего лишь как пример стихотворного экспериментирования.

Хотя сомневаться в искренности чувств поэта тут не приходится, но сочинялось стихотворение и в качестве дани общепринятым взглядам (а возможно, и с желанием придать респектабельности своей персоне в глазах общества), и как попытка набрать лишних очков во внутренних своих борениях за спасение души. Он составил также и жизнеописание святой Цецилии, позднее использовав его в “Кентерберийских рассказах” в “Рассказе Второй монахини”, однако рассказ этот не столько полон набожности, сколько изобилует сверхъестественным, что сближает его со старинными “gestes”, “песнями о деяниях”.

В “Кентерберийских рассказах” набожность Чосера проявилась по-другому. Широко известно, что оканчиваются они “Рассказом Священника”, своего рода покаянной проповедью с финальным отречением Чосера от всего вышесказанного. Он порицает свои “греховные” создания, к которым причисляет многие из “Кентерберийских рассказов”, а также “Троила и Хризеиду”, и рекомендует читателю лишь литературу, “согласную с учением веры нашей”. В этом можно усмотреть обычное для средневекового автора настроение раскаяния на пороге смерти, но можно разглядеть и выражение искренней веры. Значительная часть текста “Кентерберийских рассказов” откровенно христианская по духу и теме, а в своеобразном словесном состязании паломников участвуют и протагонисты-клирики. Но именно здесь и возникает вопрос о “лоллардовских” мотивах, так как в “Кентерберийских рассказах” представители Церкви изображены в красках, открыто или подспудно сатирических. Настоятельница глупа и склонна к сибаритству, пристав церковного суда – нелеп и вороват, продавец индульгенций – изнежен и лицемерен, монах – суетен и жаден, а кармелит, по словам Чосера, – “гуляка и распутник”. Один священник вызывает у Чосера одобрение, и его же, что знаменательно, трактирщик подозревает в симпатиях к “лоллардам”! По-видимому, Чосер намекает здесь на то, что если и впрямь мы желаем повсеместного восстановления благодатной чистоты веры, то к идеям религиозного реформаторства следует отнестись со всей серьезностью. Конечно, заявить так прямо он бы не мог – по самой природе его и складу характера ему было чуждо выражение личных мнений. В отличие от своего современника Уильяма Ленгленда он никогда не позволял себе страстных обличений. Но общий тон его произведения ясен – он солидаризируется с теми из своих коллег-придворных, кто считал необходимым полное обновление церковной практики. Что, однако, не делает Чосера лоллардом или последователем Уиклифа. У нас нет доказательств того, что он стремился сокрушить устои Церкви или подвергал сомнению ее обряды. Лолларды, к слову сказать, считали бессмыслицей любые паломничества, и в особенности паломничества к месту упокоения святого, презрительно именовавшегося ими Фомой Кентердурийским; делать сюжетом своего произведения именно такое паломничество единомышленник лоллардов вряд ли бы стал. Но взгляды наиболее просвещенных людей своего времени Чосер, похоже, все-таки разделял.