Барри Майлз - Бит Отель - Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963

Билл взял немного апоморфина у доктора Дента и решил сам покончить со своей кодеиновой привычкой. Он подробно записывал свое предыдущее лечение (настолько, насколько это было в его силах), а еще у него был маленький блокнотик, который ему дала помощница доктора Дента, небезызвестная сестра Смитти, в котором она записала точную последовательность лечения. Теперь ему был нужен кто-то, кто мог быть и помощником, и нянькой в период отвыкания. Гайсин помочь отказался, он боялся тех изменений в психике, через которые будет проходить Билл, а 18-летний Иэн согласился, абсолютно не представляя себе последствий и даже не подозревая, что за драматический спектакль развернется.

Берроуз говорил: «Фишка в том, что апоморфиновое лечение требует постоянного присутствия второго человека рядом. Иначе говоря, вам и днем и ночью нужна сиделка, которая будет делать вам уколы каждые четыре часа. И далеко не все могут это сделать. По крайней мере первые четыре дня за больным нужно следить постоянно. Кстати, все это довольно неприглядно [62]».

В забытьи Билл снова увидел всех тех жутких персонажей, которых видел в магическом шаре или за время экспериментов с яхе: он то становился невидимкой, и на лице у него начинала буйно появляться растительность, то был английской няней-ханжой, то старым шерифом с Юга, который убивал негров, то огромной многоножкой, то Хассаном ибн Саббахом, или Злым Духом. Эти персонажи быстро сменяли друг друга, соответственно, быстро менялся и голос, и облик Билла. Он лежал в мокрой от пота рубашке. Он содрогался в конвульсиях и припадках, его рвало, он бредил, пукал и пугал соседей жуткими воплями. Целую неделю Иэн поил его чаем с хлебцами и колол апоморфин и иногда даже микроскопические дозы кодеина, в конце концов, организм Билла очистился. Избавиться от кодеиновой зависимости гораздо труднее, чем от героиновой, и Билл божился, что никогда больше не притронется к нему.

Двадцать четвертого августа заскочил Норс с приятелем, который хотел познакомиться с Биллом. Дверь открыла тонкая фигура с засученными по локоть рукавами, в тусклом свете Норс принял его за Билла. Но это был Иэн, который объяснил, что Билл пытается слезть и что он помогает ему. Норс вздохнул и сказал Иэну, что принял его за Билла. «Как и все, – ответил Иэн, – я его копия».

Иэн не впустил их, но признался: «Это чертовски неприглядно. Не хотел бы я когда-нибудь еще раз пройти через это. Галлюцинации, судороги, ярость, почти безумие. Но это того стоило: ему становится лучше». Вскоре после этого Билл отправился в Лондон, и пока он отсутствовал, Иэн сказал Норсу: «Чтобы остаться в своем уме, я изо всех сил цеплялся ногтями за нормальность, цеплялся так сильно, что ногти стесались до самых лунок». Это стало началом самого длинного романа Берроуза, в котором отношения между партнерами были наиболее искренни и близки. Иэн стал любовником Билла, его соратником, помощником и защитником. Он был самым яростным критиком Билла с глазу на глаз и самым яростным его защитником на публике. Он считал Билла величайшим писателем современности, а Билл со своей стороны полностью полагался на мнение Иэна в каких-то бытовых вопросах или в вопросах, касающихся точных наук.

Брайон: «Иэн Соммервиль был похож на драного бездомного кота – он был таким же тощим и стремительным, а на голове у него росла жесткая рыжая щетина, которая торчала во все стороны, как потом у панков. Он хрустел, как хлопья, и был острее гвоздя. Он весь лучился от статического электричества, и, когда он пожимал тебе руку своей ледяной рукой, пробегал электрический ток. Он не очень любил воду и паниковал от мысли, что может попасть под дождь. Он замечательно делал модели и умел обращаться с инструментом. Вместе мы сделали первые “Машины мечты”. И он был также увлечен печатанием, как и я».

Иэн работал с Брайоном и Биллом над технической стороной записи «разрезок» и над фотографическими коллажами – рассказывал друзьям, как проявлять и как накладывать одно изображение на другое, а еще вместе с Брайоном они изобрели «Машину мечты». С Биллом они были на равных, здоровый английский скептицизм Иэна остужал пыл Билла, с жаром бросавшегося в учения вроде сайентологии, теперь набеги в подобные науки были скорее антропологическими экспедициями, а не незапланированными набегами, как раньше. Иэн терпеть не мог дураков, и с людьми, которые были ему скучны, мог быть груб и резок, но с друзьями он всегда вел себя честно и спокойно.