Барри Майлз - Бит Отель - Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963

Я очень хорошо помню, как однажды мы уходили от Монтина на Дурсодуро, удивительного места, где мы платили за обед своими картинами. Мы часто обедали там, в этом ресторанчике на небольшом канале традиционно собирались художники. Все много пили, туда приходили Алан Ансен, и Грегори, и Сандра – американка с огромной задницей, нью-йоркская еврейка. Мне, да и всем остальным, особенно нравилась ее задница, может быть, в этом много шовинизма, но это действительно было так. Грегори мало интересовался сексом, но как-то вечером, я уж не знаю, что случилось, он решил, что может позволить себе какую-нибудь проделку, и совершил поступок, достойный итальянца из Нью-Йорка. С криком “Ух ты!” он хлопнул ее по заднице, тут Сандра, которая, напомню, пыталась вести себя как леди, обернулась и сказала: “Ой, Грегори, хватит!”, а он сказал: “А что, Хокманн (он называл ее Хокманн)? Почему этот французишко видит твою задницу, а я нет? Это же дискриминация! Я тоже хочу ее увидеть!” И знаете, что она сделала? Пихнула его. Прямо в канал. Это был небольшой канал Рио-дель-Эремит, но тут же все итальянцы закричали: “Человек в канале!” А канал был очень грязным. Они втащили его в гондолу, а 500-долларовый костюм из альпаки стал ничуть не лучше бумажной салфетки, если ее окунуть, а потом вытащить из грязной канавы. Он сказал: “Хокманн, что же ты со мной сделала? Я же поэт. Поэтов нельзя бросать в каналы!” И начал ругаться. Он был одновременно и прекрасен, и ужасен. Конечно, она не должна была этого делать, но, Господи, какая у нее была задница! Иногда из-за жоп случается что-то подобное. Господи, как же он изговнял весь свой костюм!»

Грегори вернулся из Венеции в Бит Отель, как обычно, без денег. Казино пожрало остатки его гонорара. Билл отнесся к случившемуся хладнокровно: «Конечно же, у Грегори-то все шло замечательно, то был полный писец. Помню, кто-то сказал: “Грегори – тяжелый человек”. Он и был бедным вором-итальянцем. Он ходил в реформистскую школу и вырос в окружении, где все считали его вором. Но у него хватило ума вырваться из порочного круга, откуда не так-то много путей: конечно же, был еще вариант – стать мафиози, но это не у всех получается. Быть мафиози хотели бы многие, но сами мафиози не хотели бы, чтобы их было много. Грегори решил, что он будет поэтом, и был свято в этом убежден. Как-то посреди ночи он позвонил Одену: “Это Грегори!” – “Какой еще Грегори?” – “ПОЭТ Грегори!”»

«Было непонятно, на что живет Грегори, он как-то умудрялся жить в Париже своей головой, выпрашивая стаканчик здесь, обед там, продавал что-то, ему что-то дарили, особенно женщины. У него же всегда кто-то был, какая-нибудь девушка. Одну из них звали Апрель или Ноябрь, а может быть, Сентябрь? Ну да, он любил трахаться. И никогда не приходил с пустыми руками. Он постоянно что-то писал, снабжая потом свои неподъемные манускрипты аннотациями, и продавал черновики, даже не редактируя. И пусть кто-нибудь другой разбирается, что они все принадлежат одному автору. Пока он жил здесь, он действительно много писал».

Жизнь в Бит Отеле была важнейшим периодом в жизни Грегори. Его творчество претерпело сильные изменения, он нашел свой стиль. После того как он написал свою первую книгу «The Vestal Lady on Brattle», и сам Грегори заметил эту перемену, свершившуюся с ним во время жизни в Париже: «Эта странная книга написана неопытным еще автором, в ней идеи только начинают появляться. Здесь много смешения образов, я убрал много длинных строчек. Тогда я думал, что чем короче строчки, тем четче стихотворение, что поэзия подобна каменному Акрополю. Но в 1957–1958 гг. в Париже все переменилось, и я подумал: “А почему бы мне не позволить строчкам просто виться так, как им хочется, и не думать об их длине”. Я хотел, чтобы они совпадали с тем ритмом, который звучал во мне, с моей внутренней музыкой, и они совпадали. Может показаться, что в “Свадьбе” ничего не изменилось – те же длинные строчки, но теперь они плыли, как те звуки, что наполняли меня».

Билл предстал перед судом по обвинению в распространении наркотиков 25 сентября 1959 г. По совету Брайона Билл решил признаться, что это он написал то самое письмо Полу Ланду, а его адвокату Мэтру Бамселу удалось сделать так, чтобы дело Билла рассматривал судья, чья жена когда-то тоже была наркоманкой, он полагал, что такой человек отнесется к его подопечному с большим сочувствием. К счастью, в январском номере престижного «Нового французского журнала» должно было выйти «Письменное показание: свидетельство, касающееся болезни», и Бамсел мог зачитать какие-то части из него в суде, чтобы доказать, что Билл действительно писатель. Линия защиты состояла в том, что Билл – писатель, постоянно ищущий новых источников вдохновения, и что он связался с нехорошей компанией, которая сбила его с пути истинного. Судья заявил, что не считает это серьезным преступлением в особенности потому, что никакая перевозка наркотиков не успела еще состояться, но предупредил Билла, чтобы тот не держал его за дурака. Билл сказал правду: он не занимался торговлей и не собирался ею заниматься и не имел ни малейшего желания снова встречаться с Полом Ландом или его приятелями. Ему дали срок условно, приговорили к 80 долларам штрафа, и он вздохнул с облегчением.