Джон Голсуори - Конец главы

Динни промолчала.

- Она влюблена в этого Крума?

- Если у них даже есть чувство друг к другу, я не вправе его обсуждать.

- Почему бы нам не говорить откровенно, Динни? Ведь нас же никто не слышит, кроме вон этих уток.

- Вы потребовали возмещения ущерба, и это не подогрело в нас нежные чувства к вам.

- Ах, вот в чем дело! Но я возьму назад все свои претензии, лишь бы она вернулась, пусть даже наделав глупостей.

- Иными словами, - спросила Динни, не глядя на него, - дело, затеянное вами, представляет собой нечто вроде шантажа? Я как будто правильно выбрала термин?

Он посмотрел на нее прищуренными глазами:

- Остроумная мысль! Мне она в голову не приходила. Нет, я знаю Клер лучше разных адвокатов и детективов и потому отнюдь не убежден, что улики на самом деле так вески, как кажутся.

- Благодарю.

- Да, но я уже предупредил вас или Клер, - Что все равно, - что не могу и не хочу уехать отсюда, пока не приведу все в ясность. Если Клер вернется, я просто поставлю на случившемся точку. Если нет, дам делу идти своим ходом. Такая позиция лишена смысла и на шантаж не похожа.

- А если она, предположим, выиграет, вы ее опять будете преследовать?

- Нет, не буду.

- Вы же могли освободить и ее и себя, - стоило только захотеть.

- Да, мог, но такой ценой, которая меня не устраивает. И потом, то, что вы говорите, сильно смахивает, - извините за резкость, - на предложение вступить в сделку.

Динни остановилась:

- Что ж, я поняла, чего вы хотите. Спрошу Клер. А сейчас расстанемся. Дальнейшие разговоры ни к чему хорошему не поведут,

Джерри тоже остановился, глядя на нее, и лицо зятя взволновало девушку. Из-под маски его жестких смуглых черт проступили боль и растерянность.

- Мне очень жаль, что все так сложилось, - порывисто сказала она.

- Человеческая натура - дьявольская штука, Динни, и вырваться изпод ее власти невозможно. До свиданья. Желаю счастья!

Она подала ему руку. Он стиснул ее, повернулся и ушел.

Подавленная, Динни постояла под молодой березкой, чьи набухшие почками ветки, казалось, трепетали и тянулись к солнцу. Странное положение! Ей жалко всех - и Джерри, и Клер, и Крума, и никому из них она не в силах помочь.

Она вернулась на Саут-сквер со всей возможной для нее быстротой.

Флер встретил ее вопросом:

- Ну что?

- Мне очень неприятно, но говорить об этом я вправе только с Клер.

- Он, наверно, предложил взять иск обратно при условии, что Клер вернется. И если у нее голова на плечах, она должна согласиться.

Динни решительно сжала губы.

Она дождалась ночи и лишь тогда зашла в комнату Клер. Сестра только что легла, и Динни, усевшись в ногах кровати, без предисловий начала:

- Джерри попросил меня о встрече. Мы виделись с ним в Хайд-парке. Он обещал прекратить дело, если ты вернешься к нему на любых угодных тебе условиях.

Клер села на постели и обхватила руками колени:

- Так. А что ты ответила?

- Что спрошу тебя.

- Как по-твоему, почему он это предлагает?

- Отчасти потому, что хочет примирения с тобой; отчасти потому, что не слишком верит в неопровержимость улик.

- Вот как! - сухо отозвалась Клер. - Я в нее тоже не верю. Но к нему не вернусь.

- Я и сказала ему, что ты едва ли вернешься. А он назвал нас "безжалостным семейством".

У Клер вырвался короткий смешок.

- Нет, Динни, я уже изведала всю мерзость бракоразводного дела. Я теперь как каменная, и мне безразлично, выиграем мы или проиграем. Больше того, мне кажется, что я предпочла бы проиграть.

Динни через одеяло погладила сестру по ноге. Она колебалась. Рассказать ли Клер о том, что она почувствовала, увидев лицо Джерри?

Клер, словно прочитав ее мысли, продолжала:

- Мне всегда смешно смотреть на людей, которые воображают, будто им известно, какими должны быть взаимоотношения супругов. Флер рассказывала мне о своем отце и его первой жене. Ей, видимо, кажется, что та наделала много шуму из ничего. Скажу одно: судить о чужих отношениях - самоуверенное идиотство. Пока в спальнях не установили киносъемочные камеры, всем уликам - грош цена. Можешь поставить его в известность, Динни, что ничего уже изменить нельзя.

Динни поднялась:

- Хорошо. Скорей бы все кончилось!

- Да, - отозвалась Клер. - Поскорей бы! Не знаю только, что будет с нами, когда все кончится. Боже, суды храни!

Динни повторяла это горькое восклицание ежедневно в течение двух недель, посвященных судом разбору неопротестованных исков, под рубрикой которых могло бы пройти и дело ее сестры, не обратив на себя внимания и не вызвав никаких откликов. Она послала Корвену короткую записку с сообщением, что ее сестра не согласна. Ответа не последовало.