Редьярд Киплинг - Ким

-- Но он действительно святой человек,-- серьезно сказал Ким.-- Святой и в правдивости своей, и в речах, и в поступках. Он не похож на других. В жизни я не видел такого человека. Мы не гадатели, не фокусники и не нищие.

-- Ты-то нет, это я вижу. Но того я не знаю. Однако шагает он хорошо.

Ранняя утренняя свежесть бодрила ламу, и он шел легко, широкими верблюжьими шагами. Он глубоко погрузился в созерцание и машинально постукивал четками,

Они двигались по изборожденной колеями, истоптанной дороге, извивавшейся по равнине между большими темно-зелеными манговыми рощами. На востоке тянулась призрачная цепь увенчанных снегами Гималаев. Вся Индия работала на полях под скрип колодезных колес, крики пахарей, шагающих позади волов, и карканье ворон. Даже пони оживился под влиянием обстановки и чуть не затрусил, когда Ким положил руку на стременной ремень.

-- Я жалею, что не пожертвовал рупии на храм,-- промолвил лама, добравшись до восемьдесят первого -- и последнего -шарика своих четок.

Старый военный проворчал что-то себе в бороду, и лама тут только заметил его присутствие.

-- Так ты тоже ищешь Реку,-- спросил он, обернувшись.

-- Теперь настали другие времена,--прозвучал ответ.--На что нужна река, кроме как на то, чтобы черпать из нее воду перед закатом солнца? Я еду показать тебе ближний путь к Великой Дороге.

-- Это любезность, котирую следует запомнить, о доброжелательный человек! Но к чему этот меч?

Старый военный казался пристыженным, как ребенок, пойманный за игрой в переодеванье.

-- Меч,-- повторил он, трогая оружие.-- О, это просто моя причуда, стариковская причуда! Правда, полиция приказала, чтобы по всему Хинду ни один человек не смел носить оружие, но,-внезапно развеселившись, он хлопнул ладонью по рукоятке меча все констабили в округе мои знакомцы.

- Это нехорошая причуда,-- проговорил лама.-- Какая польза убивать людей?

-- Очень маленькая, насколько мне известно, но если бы злых людей время от времени не убивали, безоружным мечтателям плохо пришлось бы в этом мире. Я знаю, что говорю, ибо видел,. как вся область к югу от Дели была залита кровью.

- Что же это было за безумие?

- Одни боги знают -- боги, пославшие его на горе всем. Безумие овладело войсками, и они восстали против своих начальников. Это было первое из зол и поправимое, если бы только люди сумели держать себя в руках. Но они принялись убивать жен и детей сахибов. Тогда из-за моря прибыли сахибы и призвали их к строжайшему ответу.

- Слух об этом, кажется, дошел до меня однажды, много лет тому назад. Помнится, этот год прозвали Черным Годом.

-- Какую же ты вел жизнь, если не знаешь о Черном Годе? Нечего сказать, слух! Вся земля знала об этом и сотрясалась.

-- Наша земля сотрясалась лишь раз,-- в тот день, когда Всесовершенный достиг просветления.

- Хм! Я видел, как сотрясался Дели, а Дели -- центр Вселенной.

-- Так, значит, они напали на женщин и детей? Это было злое дело, за совершение которого нельзя избегнуть кары.

-- Многие стремились к этому, но с очень малым успехом. Я служил тогда в кавалерийском полку. Он взбунтовался. Из шестисот восьмидесяти сабель остались верны своим кормильцам, как думаешь, сколько?--Три. Одним из троих был я.

- Тем больше твоя заслуга.

-- Заслуга! В те дни мы не считали это заслугой. Все мои родные. друзья, братья отступились от меня. Они говорили: "Время англичан прошло. Пусть каждый сам для себя отвоюет небольшой кусок земли". Я толковал с людьми из Собранна, Чилианвалы, Мудки и Фирозшаха. Я говорил: "Потерпите немного, и ветер переменится. Нет благословения таким делам". В те дни я проехал верхом семьдесят миль с английской мем-сахиб и ее младенцем в тороках. (Эх! Вот был конь, достойный мужчины!) Я довез их благополучно и вернулся к своему начальнику единственному из наших пяти офицеров, который не был убит. "Дайте мне дело,-- сказал я,-- ибо я отщепенец среди своего рода и сабля моя мокра от крови моего двоюродного брата". А он сказал: "Будь спокоен. Впереди еще много дел. Когда это безумие кончится, будет тебе награда".

-- Да, когда безумие кончается, обязательно следует награда, не так ли?-- пробормотал лама как бы про себя.

-- В те дни не вешали медалей на всех, кому случайно довелось услышать пушечный выстрел. Нет! Я участвовал в девятнадцати регулярных сражениях, в сорока шести кавалерийских схватках, а мелких стычек и не счесть. Девять ран я ношу на себе, медаль, четыре пряжки и орденскую медаль, ибо начальники мои, которые теперь вышли в генералы, вспомнили обо мне, когда исполнилось пятьдесят лет царствования Кайсар-э-Хинд и вся страна ликовала. Они сказали: "Дайте ему орден Британской Индии". Теперь я ношу его на шее. Я владею моим джагиром (поместьем); государство пожаловало его мне, это -- подарок мне и моим потомкам. Люди старых времен -- ныне они комиссары -навещают меня... Они едут верхом между хлебами, высоко сидя на конях, так что вся деревня видит их; мы вспоминаем о прежних схватках и обо всех погибших. -- А потом?-- промолвил лама.