Александр Золотько - Князь Трубецкой

— Вы бы не поехали?

— Я бы — не поехал. Время только напрасно тратить…

Наверное, ротмистр был прав. Трубецкой и сам не верил до конца, что полковник и флигель-адъютант, которому через несколько дней выступать с отрядом Винцингероде в сторону Велижа, найдет два дня на удовлетворение праздного любопытства. Оставалась надежда, что любопытство будет не праздное.

И все-таки приехал Александр Христофорович, он же — Константин Карл Вильгельм Кристоф, Бенкендорф. Нашел время.

В саму деревню его Трубецкой приглашать не стал, встретил за околицей, поздоровался, не подавая руки.

— Здравствуйте, Александр Христофорович, — сказал Трубецкой, сознательно избегая званий и титулов.

С одной стороны — без панибратства, с другой — почти на равных. В конце концов, графом Бенкендорф станет только в тысяча восемьсот тридцать втором, через двадцать лет, а сейчас он, простой дворянин, разговаривает с князем. И разница в воинских званиях… Это сейчас все быстро прояснится. Как там в Смоленске отреагировали на прошение об отставке?

— Добрый день, Сергей Петрович, — ответил Бенкендорф, остановив лошадь.

Прибыл будущий шеф жандармов в дорожном плаще поверх мундира, без шляпы или кивера, в простой фуражке, как бы демонстрируя неофициальность визита.

— В дом я вас не приглашаю, — сказал Трубецкой, — жара, мухи, прочие насекомые. Я организовал нечто вроде пикника тут неподалеку…

Князь указал здоровой рукой в сторону речушки, протекавшей неподалеку.

— Вам с дороги и отдохнуть следует, и перекусить…

— И выехать как можно раньше обратно, — подхватил Бенкендорф и легко спрыгнул с коня.

Тридцать лет, кавалерист, подтянутый, ловкий. Не трус… далеко не трус, что бы там о нем потом ни писали прогрессивные деятели российской культуры. Как бы там ни было, но первыми партизанами в этой войне были… будут он, Константин Александр… и так далее Бенкендорф и его начальник — генерал Фердинанд Федорович Винцингероде, Фердинанд Фрейхер фон Винцингероде. Первые русские партизаны, чухонец и немец.

Такие фортеля выкидывает история, между прочим. Они были первыми, а популярным и самым известным станет подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов, который в настоящий момент только собирается просить генерала Багратиона отпустить его в тыл к неприятелю.

— Сюда, прошу. — Трубецкой указал рукой. — Перекусите с дороги, поспеет самовар, а потом…

Бенкендорф кивнул и молча пошел вперед.

Такие дела, подумал Трубецкой. До этого времени все происходящее с ним казалось неким продолжением фильма. Литературной игрой, если угодно. Капитан Люмьер, пан Комарницкий, ротмистр Чуев — люди, конечно, живые, типажные, но… Просто люди. Они вполне могли быть персонажами исторического романа. Для Трубецкого они были именно что действующими лицами. Сейчас и здесь. Но вот он видит перед собой часть истории, той истории, которую учил в детстве, которую потом зубрил изо всех сил, готовясь к своему странному путешествию, заучивая даты и имена на память.

Это человек, о котором он знал раньше. Человек, значение которого для истории… для наступления будущего — того будущего, которое прислало сюда самого Трубецкого, — было важным. Возможно, даже критически важным.

Полковник, флигель-адъютант. Впереди — блестящая карьера, должности, чины, награды… море грязи и гадостей, написанных и рассказанных о нем современниками и потомками. Восемь только российских орденов, включая Андрея Первозванного, графское достоинство… Жандарм, сатрап, душитель. Самого Александра Сергеевича Пушкина осмелился цензурировать…

Душитель и сатрап сел на траву возле шали, заменившей скатерть, постелил под себя дорожный плащ. Снял с головы фуражку и положил рядом с собой.

Волосы на голове редкие, но во времена царствования Александра Первого это не считалось недостатком. Даже слово «плешь» в высшем обществе старались не употреблять. Усы. Потом он усы сбреет, а пока, как кавалерист, имеет полное право.

— Ротмистр, вы присоединитесь к нам? — спросил Бенкендорф Чуева.

— Не, увольте. У меня дела, знаете ли… — Чуев кивнул, попытался щелкнуть каблуками, но в высокой траве это получилось неловко, без шика и четкого звяканья шпор. — Пойду поспрашиваю народец, что тут без меня произошло. И на день нельзя оставить кое-кого без присмотру. Это ж надо — чуть без руки не остался.

Ротмистр покачал головой и ушел к крайнему домику деревеньки.