Александр Золотько - Князь Трубецкой

Актер из Андрея Платоновича препаршивый, в который раз подумал Трубецкой. Не хочет присутствовать при разговоре, который как минимум может быть неприятным и иметь к тому же самые непредсказуемые последствия.

— Хорошо здесь, — сказал Бенкендорф, расстегивая крючки на вороте мундира. — В Смоленске — суета, пыль, жара… А тут — благолепие и покой.

— Наслаждаюсь ежедневно, — улыбнулся Трубецкой. — Не война — отдых.

— Ну да, — кивнул Бенкендорф. — Наслышаны, как же…

Мужики принесли кипящий самовар, поставили его чуть в стороне, чашки, блюдца, колотого сахару в миске. Сыр, крупно нарезанную солонину, засахаренные фрукты.

— Местные гастрономические изыски не предлагаю. — Князь развел руками. — Хозяйки готовить ничего приличного не умеют, даже хлеб толком выпечь не могут. Все — из французского обоза третьего дня. Во вчерашнем что-то было из съестного, но, боюсь, там может быть яд.

— Что? — удивленно поднял брови полковник.

— Яд. А что? У меня мужичок водочки трофейной отхлебнул да через сутки и помер в мучениях. Это такая война у нас, Александр Христофорович. Я сам, признаться, был удивлен, потом подумал: а почему нет, собственно говоря? Если можно противника неуловимого хоть так достать, отчего же и нет?

— И сами собираетесь вот так, по-иезуитски воевать? — поинтересовался Бенкендорф.

— Вряд ли. Не имею доступа к столу интересующих меня особ, — серьезно ответил Трубецкой. — А солдатиков травить — пустая трата времени и сил. Они и сами чего-нибудь смертоносного сожрут. Вон, если глянуть места биваков французских, все, простите, жидким дерьмом залито, что человеческим, что конским. Дать бы месяца три сроку — Великая Армия не кровью, испражнениями изойдет… Только вот нет времени.

— Ну да, — снова кивнул Бенкендорф, глядя на солнечные зайчики, скачущие на поверхности реки. — Вы предпочитаете вешать, головы рубить… что там еще?

— Порохом взрывать, — подсказал Трубецкой. — Ну и там — по-всякому. Вчера мужики пленных обухом топора в рай отправляли.

— И вы им это разрешаете?

— А кто я такой, чтобы им это запрещать? Они желают воевать с иноземным захватчиком. Разве не благое дело они делают? То, что они со мной вместе на рать вышли, — только воля случая и решение судьбы. Не было бы меня — они с кем-то другим вместе воевали бы. Или сами, без барского участия…

— Но ведь вы им приказываете…

— Я им приказываю убить. А как — это уж они сами домысливают. Когда генерал приказывает полковому командиру деревеньку захватить или батарею противника сбить, он ведь не станет говорить, мол, сотню зарубить, полсотни — штыками, а тех, кого получится, так застрелить? «Взять деревню!» — «Слушаюсь!» — «Атаковать батарею!» — «Рады стараться!»

— Эдак вы…

— Что я?

— Так ведь все оправдать можно…

— Можно. И нападение из засады — можно. И внезапный налет на вражеский гарнизон — тоже можно оправдать. И в плен попадут только те, кто успеет руки поднять да пардону запросить. А остальных… Да и тех, кто руки поднимет, далеко не всех пленят, вы же это знаете? Вы же не из тех людей, которые обманывают сами себя. Война — штука рациональная. Да, защита Отечества, любовь к Родине — все это прекрасно! Готовность к самопожертвованию! Как русский солдат умеет замечательно умирать под вражескими пулями и ядрами! Можно ведь отойти… не в тыл, не бежать, просто передвинуть батальон в сторону, так нет — велено стоять, и будут стоять… Вам самому это разве нравится? — Трубецкой попытался взглянуть в лицо Бенкендорфу, но увидел только профиль, полковник все так же смотрел на воду. — Не хотите отвечать?

— Отчего же? — невесело улыбнулся Бенкендорф. — Я не могу так связно изложить необходимость узаконенного душегубства, как это сделали вы в своей записке. Как вы это изволили назвать? Тактика малых команд? Я внимательно прочитал ее, дал ознакомиться с ней Фердинанду Федоровичу…

— И дальше ходу не дали? — даже не спросил, а констатировал Трубецкой.

— Кому? Князю Багратиону? — Полковник наконец посмотрел на собеседника, на лице его появилась ироничная улыбка. — Полагаете, какое действие эта записка произвела бы на любимого ученика князя Суворова и внука Марса?

— Благородный рыцарь не признает ударов в спину? Он и на создание партизанских отрядов даст разрешение, только когда за спиной армии будет Москва. — Трубецкой осекся и замолчал.

Ты еще ляпни о Бородине, о сожженной Москве и тому подобных исторических вехах, князь. Порази собеседника предсказаниями. Сейчас полковник Бенкендорф как вспыхнет праведным гневом патриота, горячий парень из Ревеля… Как вы можете, подпоручик, такое на русскую армию клеветать? Да мы супостата у древних стен Смоленска в мелкое какаду изрубим! Когда нам даст приказ наш император и наш Барклай на подвиг поведет! Ну, давай, Александр Христофорович, режь!