Юрий Панов - Брод через Великую реку. Книга 2

Он вздохнул, налил полстакана самогонки и опрокинул в рот, даже не заметив горечи.

– Кончилося усё тем… Начал я падать в омморок прямо на ней! Стал сохнуть, сил нету… – он даже отвернулся, чтобы смахнуть набежавшие слёзы. – Вот и переключилася она на Ерошку… А потом и вовсе убёгла с им… Я даже сперва обрадовалси. Думал: «Ну, вот, топереча заживу спокойно!». Да не тут-то было! Чё-то тако она, ведьма, со мной изладила: не могу жить без неё, проклятушшей! Я уж и баб разных менял, к знахарям ходил… Те в голос: «Порча на тобе сильная». И ничо изладить не могут. А одна бабка так прямо и сказала: «Ведьма окаянная на тобе и на корень твой порчу навела. Умрёшь ты скоро!» Потому и написал вам письмо. Я уж смирился со смертушкой – то, а ведьма та усё душу жгёть, никак не отпускаеть!

– Так не бывает! – возразил Михаил.

– И я так думал… Да вот, вишь сам какой стал: похудел, полысел, поседел как лунь… Как глубокай старик… А я и сам чую, жизнь вот-вот кончитси! – он вздохнул, посмотрел на сына и теперь уже двумя руками обхватил руку Михаила. – Жаль дело… С годик я ишшо, могёть, потерплю, а там… Боюся я за тебя. Как бы ведьма ента на тобе глаз не положила! Давай-ка я тобя отправлю подальше?! А там и торговому делу подучишьси. Я ужо с местными купцами договорилси: оне на кордон с Китаем едуть торговать. Денег и товаров дам в достатке, а купцы подучат торговому делу. Хоть подальше от ентой ведьмы бушь! А после смерти моей продолжишь моё дело…

– Да ты чего, отец? Я не могу… Мне домой надо! – одна мысль, что он не увидит Нину, хуже ножа резанула по сердцу.

– Сынок, это моя предсмертная просьба! Уважь старика…

Внутри Михаила боролись две силы: с одной стороны любовь, а с другой долг и обязанность. Однако поразмыслив, что создавать семью без необходимого достатка ему никто не позволит, он вздохнул и смирился. – И сколько у меня времени осталось?

– Уже мало, сынок… Могеть три-четыре года… Купцы завтре учнуть формировать караван через Чуйский тракт в Маньчжурию. Вот там ты и останесси. Бушь учить ихний язык, купцы обешшали помочь тобе в ентом…

Уснули они только под утро.

Неожиданно дело захватило Михаила, не давая времени расслабиться. Кроме того, не имевшееся ранее желание увидеть неведомые страны вдруг захватило его. Поставив себе целью разбогатеть на торговле и, вернувшись, жениться на Нине, он начал готовиться к отъезду.

– Да-а, вот как оно бывает! Не одному мне плохо… – глаза открываются сами собой, а я с некоторым облегчением бормочу и снова продолжаю чтение дневника.

«Маньчжурия, Кобдо, август 1872 года.

Кобдо совсем непохож на наши города. Не дома, а какие-то мазанки везде. Побольше – в центре, поменьше с юртами – на окраине. Здесь много русских – это торговцы и казаки. Маньчжуры – люди бедные, китайцы – богатые. Русских здесь любят: они не нарушают порядок, а казаки даже охраняют его. Меня чуть не обокрал воришка, да монах помог вернуть кошелёк. Монах говорит по-нашему и хочет стать моим слугой. Зовут его Ли Чен. Я решил здесь остаться: всё-таки русских здесь много, а в Китае я буду один. Караванщик помог устроиться на месте. Даже с братом познакомил. Он здесь всех знает. Лавку предложил. Место мне понравилось. Но тоскую по маме, отцу и Нине. Буду учиться китайскому у Ли Чена – он грамотный монах».

Смотрю на огонь под гипнозом Пашки и не замечаю, что глаза сами собой закрылись, перенося меня в прошлое…

– Чёрт знает что это за город! – возмущался Михаил на Кобдо. – Невозможно понять, город это или нет? И кто здесь живёт?!

Собственно, его возмущало в Кобдо то, что в этом населённом пункте уж очень много было несправедливости: толпами и поодиночке ходили бедные оборванные и грязные маньчжуры, пытающиеся хоть что-нибудь своровать или готовые выполнять любую работу, лишь бы платили. В то же время разряженные китайцы, окруженные толпой слуг, то здесь, то там передвигались в роскошных расписных паланкинах. Как потом он узнал, это были либо торговцы, либо чиновники со своими женами и наложницами.

Все надписи были написаны на китайском языке и обязательно заляпаны грязью, при этом всё население говорит почему-то на маньчжурском языке, злобно поглядывая на богатеньких китайцев. Трудно сказать, что бы произошло, если бы не многочисленная охрана китайцев. Как видно местный народ не очень-то любил своих хозяев, ведь Маньчжурия – это колония Китая.

Неожиданно, здесь, в Кобдо Михаил вдруг почувствовал уважение к своей стране и, то, как он любит свою Россию. Этому обстоятельству способствовало и то, что и китайцы и маньчжуры коверкали свои слова, но при этом достаточно сносно говорили на русском языке. Он так обрадовался, что не придётся учить этот замудрёный китайский язык, что, не скрывая своей радости, в ответ кланялся каждому китайцу. Кроме того, то и дело встречались казаки. Даже караван Михаила сопровождала казачья застава, защищая его от великого множества разбойников, обитавших вдоль Чуйского тракта по дороге в Кобдо. Их караванщик по секрету сообщил, мол, это русский государь так распорядился охранять людей торговых.