Д Замполит - Провокатор

- Я исхожу из того, что невзирая на оппортунистическую и ревизионистскую суть экономизма (которую, кстати, осуждаю так же решительно, как и вы, Жорж), совместная низовая работа с экономистами возможна, более того, через нее мы можем привлечь к общему делу непосредственных практиков движения, прежде всего самих рабочих, вполне готовых драться за трейд-юнионы, но пока не готовых перейти к политической борьбе.

- Другими словами, вы допускаете мирный исход спора с “молодыми”, - наконец не выдержал и саркастически произнес Плеханов. - Никогда этот ваш проект не будет для меня приемлемым. Моя позиция в данном вопросе постоянна и неизменна!

- Жорж, - я отважился на еще одну попытку, - понятно, что мы сегодня не договоримся. Но напоследок я прошу вас подумать вот о чем. Вы вводите в оборот очень опасную практику “борьбы до победного конца” в идейных вопросах, которые никому, кроме двух-трех десятков человек, не интересны. Вы будете постоянно размежевываться с теми, кто вполне мог быть вашим союзником и тем самым будете ослаблять движение, хотя ничто не мешает нам идти к социализму врозь, но бить царизм вместе. И рано или поздно идейные разногласия возникнут и с друзьями. И начнут копиться личные обиды, которые никак не нужны в предстоящем пути. А потом, когда мы совершим революцию, эта практика приведет к чисткам среди бывших товарищей, которых кто-нибудь объявит “ревизионистами”, “оппортунистами” или “приспешниками буржуазии”. Более того, под этот молот попадут и честные рядовые бойцы, не слишком разбирающиеся в теории. Поэтому я твердо считаю, что нам необходима другая практика - постоянного сотрудничества. Да, не по всем вопросам можно сотрудничать, но по большинству-то можно! И газета, как средство объединения, нам нужна позарез.

- Никогда! - набычился Плеханов.

- Ну то есть вы отказываетесь и оставляете газету на откуп экономистам?

Плеханов молча поклонился, развернулся и пошел в сторону, так что расстались мы недовольные друг другом, и даже присутствие Засулич ничего не исправило.

На ум неожиданно пришла строчка из Венички Ерофеева “Ты блестящий теоретик, Вадим, твои тезисы мы прибили к нашим сердцам, - но как доходит до дела, ты говно говном!” и я горько усмехнулся. Ну что же, флаг в руки, Георгий Валентинович, оставайтесь главным философом партии, блюстителем ее идеологической чистоты, а дело делать придется без вас. И ведь что характерно - эти белые одежды не помешают Плеханову шарахаться от большевиков к меньшевикам, а потом вообще к оборонцам и получится из него через двадцать лет, несмотря на все его заслуги, свадебный генерал, эдакий социалистический Киса Воробьянинов - “гигант марксистской мысли, отец русской социал-демократии и особа, приближенная к Энгельсу”. И совсем уж в духе шуток, которые так любит история, в его родной Гудаловке под Липецком, переименованной потом в Плеханово, расположится областная психиатрическая больница. И его земляки будут говорить: "Попал в Плеханово"...

***

Осень-зима 1898

Жизнь у дядьки задавалась так себе - и своих детей было семеро, и жена его, неразговорчивая худая баба, не шибко рада была. Дядька Василий, похоже, ее побаивался и потому старался почаще бывать в отлучках - ходил с мужиками в разные строительные артели и в уезде, и в губернии. Сам Митяй тоже держался от тетки подальше, уж больно она в неизменном своем черном платке была похожа на тех монашек, но кормила наравне со своими и то слава богу.

Летом же совсем хорошо - то наезжал дядька и забирал Митяя с собой в артель, на побегушки, а коли оставлял в деревне, то ходил Митяй за стадом подпаском, а на воле деревенскому мальчишке сколько всего найти и съесть можно! И грибов в лесу, и рогоза у речки надергать, а потом запечь корневища, да и порыбалить в той же речке!

Осенью же мужики с промыслов возвращались и всю зиму кустарничали, делали на продажу всякую домашнюю утварь, пока бабы ткали рогожи. Со школой пришлось распрощаться - и далеко, и своих четверо учатся, пятого не потянуть.

Ближе к зиме к соседу приехал студент из самой Москвы, долго говорил с Василием и с мужиками насчет сельской артели, да только не вышло у него ничего, земля вокруг была тощая, болотистая, сеять хлеб никакого смысла на было, все давно уже почти поголовно в отходчиках были, оставляя сеять коноплю и вообще заниматься сельским трудом жен и детишек.

На Рождество, отстояв всенощную, Митяй было собрался с двоюродными идти по домам Христа славить - петь тропари да кондаки, за что хозяева одаривали где пирогом, а где и пятаком, да только не взяли его, уж больно ветхая одежонка была, а христославы наряжались в самолучшее. Тетка не пожалела своим достать из сундука заветный расписной платок и вышитые кушаки, а Митяю пришлось сидеть дома и тихонько молиться, чтобы у него когда-нибудь появилась настоящая семья, которую он будет любить и где его будут любить его самого.