Владимир Матвеев - Каракал

— Я все понял, — абсолютно серьезно кивнул Матвей.

Картина, нарисованная фурией, была, мягко сказать, не совсем радужной. Это было сродни тому, что сторож Оружейной палаты Московского Кремля, какой-нибудь дядя Вася или тетя Груша, смогли каким-то невероятным образом достать из-под пуленепробиваемого музейного стекла шапку Мономаха, так сказать — «погонять на время». Еще более невероятным образом вместе с ней сумели выйти в город и, напялив, прошлись по самым бедовым районам столицы. Причем бандюки, местная шпана и гопота знали, что шапка на стороже самая что ни есть настоящая, которой короновали русских царей и императоров. Если совсем коротко, за такую вещь могут избавиться не только от какого-то отряда из трех бойцов — из-за таких реликвий войны между государствами начинались.

— И что делать? — в данный момент этот вопрос для Каракала был самым важным.

— Не показывать его всем подряд и не устраивать таких вот показательных выступлений, — указала она на щепки, что остались от стрелы и которые сейчас пристально исследовали фурии.

— Лейт, — нахмурился парень, — если ты думаешь, что лук я достал для того, чтобы выпендриться, то глубоко ошибаешься. «Дырокол» я ношу не для статуса, мне насрать на этот статус. Этот лук, — указал он большим пальцем за спину, — сделали для того, чтобы он защищал, убивая врагов. И коль уж ему было суждено попасть в мои руки, он никогда не превратится в музейный экспонат. А если кому-то захочется отобрать его у меня — пусть попробует. Как говорили там, где я очень долго жил — флаг ему в руки и барабан на шею. Двум смертям не бывать, Мэльвия Наталь, а одной не миновать.

К концу своей речи Матвей понял, что, непонятно из-за чего разозлившись, он рискует сорваться и кроме лука удивить окружающих еще и своим удивительно «теплым» взглядом блестящих металлом глаз. Поэтому резко развернулся и пошел вдоль стены, подальше от ворот, чувствуя, как с каждым шагом раздражение меняется нарастающей тревогой.

— Он не понимает, — лейт с досадой покачала головой. — Это оружие…

— Это не оружие, Мэльвия, — рядом с фурией встала Иргиз. — Оружие — он сам, — указала она взглядом на своего командира, — причем практически совершенное. А все остальное: луки, мечи, ножи — это инструменты, с помощью которых достигают своих целей.

— Я чувствую в нем силу — Бесовка, — частично согласилась с ней девушка, — но зачем…

Что «зачем», так и осталось недосказанным. Через башенную калитку буквально влетела молоденькая, запыхавшаяся фурия.

— Лейт, на Сенте мадгары.

А еще через миг шагавший вдоль стены Каракал почувствовал, как с треском рвется тревожная струна.

К набегам мадгарских пиратов в законе в Матриархате Вальтар привыкли давно. Это даже стало вроде традиции — раз в три-пять лет ждать, когда те придут шерстить побережье в надежде на хороший хабар.

И такое положение дел было не только в Матриархате. Побережья Джамахарии, Радогона, торгаши из Полойского Союза и даже южные форпосты Семиградья — города-порты Славград и Вольноград — были хорошо знакомы с местными корсарами. К ним уже привыкли как к данности, как к колорадскому жуку на картофельных полях России — крестьяне знают, что он обязательно будет летом, поэтому, не торопясь, загодя, припасают самую сильную отраву, чтобы с ним бороться.

Сухопутными вояками мадгарцы были так себе, поэтому далеко в глубь государств не ходили, довольствуясь грабежами прибрежных городишек, рыбацких деревень и неосторожных путников и торговцев, решивших, что смогут «проскочить». Поэтому едва паруса мадгарских джонок показывались из-за горизонта, народ оперативно собирался и откатывался подальше от берега, чтобы переждать, пока флибустьеры пограбят то, что осталось. Или пока им не наваляют регулярные войска той страны, куда они пришли за легкой добычей, а также те, кто вовремя успел заключить контракт с уполномоченными для этого лицами и присоединился к регулярам в этом веселье.

Это стало даже вроде традицией. Одни знают, что другие придут, поэтому держат руку на пульсе и готовятся. А те знают, что их ждут, но ничего с собой поделать не могут и все равно лезут, потому как делали это всегда и по-другому жить не умеют.

И тут снова напрашивается аналогия с картофельным полем. Представьте себе душевное состояние белорусского, украинского, а потом и русского крестьянина, когда в начале пятидесятых годов двадцатого века на его огороде непонятная полосатая букашка полностью уничтожает будущий урожай второго хлеба. Колорадский жук уже был, но с ним еще не знали, как бороться.