Андрей Колганов - Жернова истории 3

— Надежда Константиновна! Очень опасаюсь, что на предстоящем съезде разгорится серьезная внутрипартийная драка. И очень не хотел бы, чтобы вы в нее оказались втянуты.

— О чем это вы, Виктор Валентинович? — Крупская снимает очки и смотрит на меня своими большими, навыкате, глазами. Да, с щитовидной железой у нее дела не очень… — Какая драка? И я тут при чем?

— При чем? — не принимаю ее недоумение за чистую монету, но стараюсь говорить возможно более мягким тоном. — Да при том, что Зиновьев рвется в бой против большинства Политбюро, а вы, как я опасаюсь, можете последовать за ним.

— А за кем мне следовать? За Сталиным, что ли? — не выдерживает и почти взрывается моя собеседница. Да, характер у нее не сахар… — Григорий Евсеевич, во всяком случае, защищает принципиальную революционную линию. Он верный ученик Владимира Ильича! А этот… — Крупская не скрывает своих эмоций. — Этот всех под себя хочет согнуть.

— Надежда Константиновна, я понимаю, что подчас бывает трудно отделить личные отношения от политики, — держу себя в руках, стараясь быть как можно вежливее, но чувствую, что мои усилия пропадают втуне. Черт, ну как же объяснить ей, что поддержка Зиновьева ведет в тупик! — Григорий Евсеевич, действительно, прилежный ученик, и довольно ловко повторяет заученные теоретические формулы. Вот только применять их к реальным обстоятельствам он ни черта не способен. Даже если поверить его крикам о недооценке кулацкой опасности, — а я в них нисколько не верю! — то провести свою собственную политику нажима на зажиточную верхушку деревни у него кишка тонка. А вот Сталин, при всех его диктаторских замашках, в случае необходимости как раз с этой задачей справился бы.

— Да уж, давить он умеет… — саркастически бросила Крупская.

— Рассуждения Зиновьева о справедливости нельзя вообще брать всерьез, — нет, похоже, ее никакими аргументами не прошибешь. Личная неприязнь к Сталину и дружба с Зиновьевым перевешивают все. — В его устах – это чистая демагогия. Не человеку, собравшему вокруг себя подхалимов и проходимцев, которые с его благословения запускают обе руки по локоть в кассу Коминтерна, добывая себе и своему патрону средства на сладкую жизнь, рассуждать о попрании справедливости! Да и о поддержке мировой революции – тоже…

— Как вы смеете распространять эту грязную клевету про Григория Евсеевича! — ее лицо потемнело от гнева, а руки нервно зашарили по столу. Не нащупывает ли, чем бы эдаким, потяжелее, в меня запустить?

— Не приучен передавать слухи, — отвечаю спокойным сухим тоном. — Говорю лишь о том, чему сам был свидетелем. Но дело даже и не в этом. Зачем вообще нужно поднимать знамя внутрипартийного раздора? Чтобы вдрызг разругаться, и чтобы потом победители сводили счеты с побежденными? Вы этого хотите?

— Партийную линию необходимо выправить! — решительно заявляет мне секретарь ЦК и заместитель наркома просвещения.

— Склокой на съезде вы ничего не добьетесь, — меня охватывает усталость. Похоже, весь разговор впустую. — Впрочем, решение в любом случае за вами, — поднимаюсь со стула. — Всего хорошего. Очень не хотелось бы, чтобы в результате вас выкинули из Секретариата ЦК, потому что это повредит вашей, да и нашей общей работе по ликвидации неграмотности и подготовке кадров.

В квартире на Большом Гнездниковском появляюсь злой, как черт. На себя, в первую очередь. Никуда не годный из меня дипломат. Боюсь, что такой же облом будет и с Сокольниковым. И ведь до него еще добраться надо. А выходов на наркома финансов у меня нет. Конечно, можно пойти по официальному бюрократическому пути, но, во-первых, это потеря времени, и, во-вторых, не хотелось бы свою встречу с Григорием Яковлевичем делать слишком уж явной.

Когда, вымыв руки, сажусь за накрытый Лидой стол, она усаживается напротив меня. Поднимаю глаза, и вижу ее заботливый, слегка встревоженный взгляд. Чует, что со мной не все в порядке, но допрашивать не торопится. Хорошая мне все же досталась жена: не терзает вопросами, понимая, — все, что нужно, расскажу сам. Привыкли мы уже полностью доверять друг другу, ведь какая иначе семейная жизнь?

Вся моя накипевшая злость куда-то улетучивается. Быстро доедаю обед, встаю, пододвигаю стул и сажусь рядом с Лидой, обнимая ее за плечи и прижимаясь щекой к ее щеке, вдыхая запах ее волос… Так не хочется вываливать на нее груз своих проблем, но – надо! Нельзя таиться друг от друга.

— Боюсь я, Лида… — тихо шепчу ей на ухо.