Андрей Колганов - Жернова истории 3

Мой помощник, Илюхов, был посажен за разработку весьма важного, не несколько более простого предложения – перевода трестов на систему заводского хозрасчета. Это можно было решить на уровне Президиума ВСНХ, но дебаты будут отчаянные – некоторые руководители трестов будут яростно противостоять идее повысить экономическую самостоятельность входящих в них предприятий. И в этом они найдут поддержку у многих директоров, которым выгодно прятать свою бесхозяйственность в общей отчетности треста. А ведь еще на XII съезде Троцкий с жаром говорил о роли отчетности и калькуляции себестоимости. У нас же до сих пор, несмотря на все мои старания расширить экономическую учебу хозяйственных кадров, иной директор до сих смотрит в листы с калькуляцией как неграмотный в газету. Введение заводского хозрасчета заставит их покрутиться, и лучше высветит, кто чего на самом деле стоит.

Не забыл я и о том деле, которое закрутил в начале лета – об организаций экспедиций по поиску алмазов. Разумеется, как мы и решили с Федоровским, засылка партий в Архангельскую и Иркутскую губернии шла под предлогом комплексной геологической съемки ранее не обследованных местностей – благо, что еще весной 1925 года (еще до моей авантюры с письмом) удалось пробить через Совнарком кое-какие ассигнования на геологоразведку в Якутии. А Восточно-Сибирскую экспедицию ориентировали еще и на золото.

Возглавлявший эту экспедицию Сергей Владимирович Обручев намеревался продолжить дело своего отца, Владимира Афанасьевича – известнейшего ученого, члена Ученого совета в институте Федоровского (а так же автора фантастического романа "Плутония", вышедшего только что, в 1924 году). Он, помимо преподавания в Горной академии, как раз и занимался в Институте прикладной минералогии планированием изучения богатств Восточной Сибири. Владимир Афанасьевич в свое время исследовал золотоносность бассейна Бодайбо, а его сын хотел продвинуться дальше на север – на Колыму и Индигирку.

Осенью 1925 года, после совещания, утвердившего в общих чертах план геологических исследований на полевой сезон 1926 года, Федоровский пригласил младшего Обручева к себе в кабинет. Как мы с ним и договорились, Николай Федорович намеревался приоткрыть "двойное дно" направлявшихся экспедиций только считанным, особо доверенным людям.

— Взгляните, Сергей Владимирович, — он развернул перед Обручевым небольшую "слепую" карту Якутской области, на которой некоторые речки бассейна Вилюя были помечены штрихами красного карандаша. — Есть непроверенные данные, что в этих местах отмечались находки пиропов и породы, аналогичной кимберлиту.

— Что!? — Обручев весь как-то подобрался. Ему не нужно было долго втолковывать значение подобных находок.

— Успокойтесь, не надо так волноваться, — охладил его Николай Федорович. — Я же сказал: данные ненадежные. Вот если бы вы смогли выделить несколько человек для взятия проб в этих местах, мне стало бы как-то спокойнее. Нет – значит, нет, и не будем гоняться за миражами. А поскольку пока кроме миражей, у нас ничего не имеется, думаю, распространяться на эту тему с кем бы то ни было не стоит.

Сергей Владимирович едва заметно дернул щекой:

— Да… Пожалуй, пока действительно не стоит возбуждать необоснованных надежд. В том числе и затем, чтобы не навлекать на себя обвинений в беспочвенном прожектерстве.

Впрочем, перед экспедицией на Урал, на Вишеру, задача была поставлена совершенно открыто. Факты находок алмазов на Урале не были тайной, и тут можно было не напускать туман секретности. А вот перед Архангельской экспедицией была поставлена лишь задача тщательной геологической съемки местности, и дано негласное указание сосредоточить внимание на определенных районах по среднему течению реки Золотица (вплоть до проведения разведочного бурения) — и только. Ведь если Якутская экспедиция могла при удачном стечении обстоятельств быстро подтвердить сообщенные Обручеву-младшему сведения, то насчет Архангельской у меня совсем не было такой уверенности. Вроде бы там на поверхности находок не было…

Отправка экспедиций для разведки новых золотоносных районов вновь напомнила мне об идее, которую я вынашивал еще со времен поездки в 1924 году на Дальний Восток – о расширении льгот для золотодобывающих артелей и частных старателей, об улучшении их снабжения и о повышении закупочных цен на золото. Эти меры, безусловно, требовали немалых расходов, но могли развернуть огромный контрабандный поток золота за границу внутрь страны, на государственные закупочные пункты. Однако я помнил и о том неприятии, на которое натолкнулись мои предложения во время отчета комиссии, проверявшей состояние борьбы с контрабандой на Дальнем Востоке. Ведь буквально незадолго до этого – в 1923 году – дальневосточные власти, главным образом под давлением Москвы, взяли курс на вытеснение частника из золотодобычи. И что же, признать все ошибкой и повернуть обратно? Это было не в привычках любого чиновника.