Ульян Гарный - Ни слова правды

Князь встал и поклонился в нашу сторону в пояс, затем так же поступили и бояре. Осетр меня в спину толкнул, я ответил на поклон, и Осетр меня за полу дернул, все, мол, пошли. Как из тронного зала вышли, воевода меня коротко поздравил и жестом пригласил в соседнюю комнату, куда мы с ним вдвоем и проследовали, остальные остались с князем.

– Ты, Тримайло, сейчас к себе через черный ход вернешься, чтобы тебя дружиннички раньше времени не споили, а вечером милости прошу ко мне. В честь тебя и нашей победы над басурманами пир закатим такой, чтоб чертям в аду тошно стало. Но то работа радостная. А есть и другая, садись.

Я сел на лавку, и тут же в комнату вошел неприметный мужичонка в сером армяке, присел за небольшой стол и застрочил пером по пергаменту. Осетр мужичка представил:

– Думный дьяк Михайло Вострый тебе щас несколько вопросов задаст, отвечай как на духу.

Михайло кивнул и приступил к допросу, который длился часа два. Вострый расспросил обо всем, что со мной происходило, начиная с того момента, как я очутился в Славене. Как и где появился, интересовало его особо, когда и при каких обстоятельствах с Лехом расстался, еще дьяк напирал на то, какими сведениями я располагаю об устройстве Славенского детинца, но тут мне его порадовать было нечем. Все, о чем мы говорили, Михайло записал, попрощался и ушел.

Это дело мне понятное – предателя ищут, дознание ведут, но доброе дело местный следователь сделал: напомнил мне про Леха, а то за всей этой суетой я совсем выпустил из вида, что провожатый мой в лесу пропал.

– Как же с Лехом теперь? – спросил я Осетра.

Осетр помрачнел, хлопнул кулаком по столу, помолчал, но нехотя сказал:

– Сгинул Лех в Восточном лесу, если бы жив был, давно весточку бы прислал… Такие дела… Без него как без рук, Сивуха пока еще научится, а младшая дружина – как левая рука…

– Да постой ты, рано Леха хоронить, еще не искали ведь толком, – возмутился я.

– Не все тебе ведомо, но скажу одно: искали и теперь ищем. Косматко третий день из чудо-сна не выходит, весь лес прощупывает. Никогда так долго мозгами не шарил. А раз не очнулся – не нашел.

– Дак, может, по-простому, ногами, конями лес прочесать? – предложил я.

– Счас-то трудная работа, мало нам эльфов Восточного леса, там от мрассовцев черным-черно, ждать надо, пока уйдут, не то людей положим, а Леху можем только хуже сделать. Вдруг он схоронился где, так что не найдешь. Тоже выжидает. Хотя веры в это мало, не похоже на него, если только выбора другого не было. Он же голый – ни коня, ни оружия. Ох, если вернется, я ему голову расчешу так, что он заговорит снова – так подставиться, разве я этому его учил, – сетовал Осетр.

– А если по-тихому, малыми силами, разведку провести? Втроем-вчетвером поискать, следы посмотреть, если станет круто, такой отряд и убежать может, если на хороших конях, – не успокаивался я.

– Ох и упрямый ты, Васька! Иди давай, к пиру готовься, после решим, – неожиданно вспылил Осетр. – Убежишь ты на конях от мрассу, как же. Леха проворонили, моя вина, а тебя так просто не отпущу, даже не думай.

На том и расстались. Я пошел через черный ход к себе, Осетр в палатах княжеских остался.

Пришел к себе, надел что попроще, посидел на дорожку. Идти на пир не хотелось, посидеть бы в тишине, переварить события последних дней. Опять же, думы про Леха покоя не давали: а вдруг он живой, раненый лежит в какой-нибудь пещере, и воды поднести некому. Какое тут веселье.

Но пойти пришлось, ввалились ко мне Сивуха сотоварищи хмельной, веселой толпой, чуть не силой вытащили, посадили на повозку и помчали новый дом смотреть в Боярскую слободу, благо это недалеко.

Дом мне понравился, грамотно построенный из огромных кедровых бревен, два нижних венца – из лиственницы, фундамент, или по-местному – подклеть, каменная. Входа два: один парадный с резным крыльцом и сенями со двора, второй через конюшню. В подклети хранилища для припасов, в нижнем ярусе бочки с вином разным – подарок князя. На первом этаже кухня, мастерские, одна упряжь делать, вторая сукно ткать, огромная русская печь с изразцами, столовая. На втором светлица, три спальни и темнушка, одежду хранить и над златом чахнуть. В общем, жить можно, и даже не одному. Я опять подумал про Зарю, но погнал эти мысли прочь, у девушки другая жизнь, а я кто – гость непонятный, то ли брежу, то ли сплю.

Из дому вышли, посмотрели огород, в наших местах вполне за поле бы сошел. Все это очень хорошо, только что мне со всем этим делать, ума не приложу. Увидев, как я затылок чешу, Сивуха успокоил: