Евгений Сапожинский - Дурацкое пространство

Треск грейфера. Экран. Скинутые на пол туфли; снятые очки — она любила смотреть на экран так. Мне уже с трудом удавалось понимать написанное; приходилось отодвигать текст в бесконечность — бесконечность, придуманную, скорее, моим воспаленным умом, нежели умом моего шефа, надо было найти виноватого хоть мысленно — это, мне в общем-то, удавалось.

Копии были так себе, второй категории (повезло! — обычно третья). Первой у нас не бывало в принципе. Вроде бы не такой уж захудалый кинопрокат. Фильмотека.

Цветные тоже были редкостью. В основном я смотрел и выдавал в прокат черно-белые. Работа была не бей лежачего. Босс иногда приходил, забирал выручку и что-то говорил. Я отвечал. Бизнес явно был обречен: кино интересовало людей все меньше. По крайней мере, такое кино, которое мы с ним демонстрировали. Начальник был тот еще старпер, хотя и моложе меня на пару лет. Да ладно.

Маргарита чувствовала себя здесь, как дома, и мне это было приятно. Если б не она — мне так или иначе рано или поздно пришлось бы уволиться, потому что я начинал чувствовать себя здесь дискомфортно. Но я соблюдаю правила. Да в общем-то, правило одно. Если приходит хотя бы один зритель, сеанс должен состояться. Это вбил мне в в башку босс. Я поначалу с ним спорил, говорил о выгоде. Что ж, как бы там ни было — он платит мне за смену четыреста пятьдесят фантиков, а на транспорт мне тратиться не нужно, ибо я живу не так далеко, хожу пешком. Деньги, конечно, смешные, зато я имею кайф, который удается понять немногим. Левак? Да, бывает. Но вовсе не так часто, как вы можете подумать. Примерно раз в квартал, не чаще. Вы думали, я бабки лопатой гребу. Ничего подобного. Случаются, конечно, экслюзивные киносеансы, когда я навьючиваю на себя эту чертову киноустановку и прусь, как слон, за тридевять земель, дабы потешить какую-нибудь сволочь. За это дают денег, но вовсе не столько, сколько вам кажется. Конечно, изрядно больше, чем за смену, но прикиньте, сколько уходит на транспорт, смазку потеющих мускулов и, главное — за моральный ущерб. О хамстве распространяться не буду. В общем, все не так весело, как может показаться на первый взгляд.

Она стала постоянной клиенткой. Мне начинало казаться, что ей было все равно, что я крутил — то ли авангард десятых-двадцатых, то ли идеологическую гадость тридцатых-сороковых. Она приходила чуть ли не каждый день, занимала место — всегда второе в первом ряду и наслаждалась. Со временем я тоже начал наслаждаться. Нет, конечно, я любил кино и раньше. Но с Маргаритой я стал каким-то фанатиком. Заряжал пленку — со временем это стало выглядеть чем-то эротичным; огибая ей барабаны, сие действие я рассматривал как некую разновидность интимного акта, такие вот дела. Маргарита ни разу не среагировала на мои действия никоим образом — она ждала показа. Поворачивал галетник, и вот тут-то все начиналось.

Зал. Залом называл мой шеф убогую комнатенку, где с относительным комфортом могли разместиться человек пятнадцать-двадцать, включая механика. Никакой аппаратной не существовало; проектор был заслонен чисто символическим экраном с дыркой. Это было сделано по моей инициативе. Зал?

Почему бы ей, думал я долго, полгода по крайней мере, не смотреть нипковизор? Ведь он недорого стоит — ну не то, чтоб недорого, но накопить на него можно даже для ее доходов. Не считаю чужих денег, о нет. Просто бабло, потраченное на билеты, можно было бы потратить с большим умом, так мне кажется. Что ж, мое мнение, не более того. Нет, она зачем-то приходила (и приходит) в этот дурацкий крохотный кинозал — молчит, только протягивает деньжата на билет, всегда без сдачи — потом проходит и садится на свое место. Королева. Можно подумать, у нас тут какой-то гранд-отель.

Не поймешь.

Однажды у меня порвалась пленка. Слыхал, за такое увольняют. Мало того: хлестнуло «молоко»; шеф, слава богу, отсутствовал. Маргарита легко бы могла настучать на меня — ведь согласно нелепому кодексу, который придумал мой умник (он так эту писульку и назвал, пижон: именно кодексом, а не какими-то там правилами) я сам подошел к ней с книжкой и предложил сделать запись. Перо было наготове. Марго, надо отдать ей должное, сделала вид, что знать ничего не знает; отвернулась, и все. Сердце стучало, как бешеное; я вернулся к установке, промотал около метра и запустил опять.