Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Когда воеводы после неудачного штурма собрались у Любартова костра на совет, и подошел герой дня Лугвений, легко раненный стрелой в предплечье, но веселый, готовый хоть сейчас опять в драку, все начали дергать носами, принюхиваться. Тянуло, и крепко, обыкновенным человечьим дерьмом. Один Любарт сидел спокойно.

Наконец не выдержал монах:

— Спаси Господь, воеводы! Кто из вас обосрался-то? Так смердит — сил нет!

Любарт понял глаза на Лугвения:

— Что, герой, в дерьме пришлось искупаться?

— Да кто ж знал, что они в ров дерьмо догадаются сливать?

— Вот теперь знай. Неделю вонять будешь, если не больше, хоть мойся, хоть не мойся.

— Тьфу! — расстроился Лугвений.

Воеводы посмеялись и начали обсуждать, как быть дальше. Ничего нового никто не предлагал, а больше склонялись к тому, чтобы бросить этот острог к чертовой матери, да спешить на соединение с Олгердом. Или по крайней мере блокировать острог одним полком, а остальным идти. Митя все это уже слышал, потому и не интересовался, но он приметил, как вдруг сильно задумался монах. Он совсем не принимал участия в разговоре, смотрел рассеянно сквозь огонь, иногда шевелил губами.

Совет закончился ничем. Любарт решил еще подождать день — может вывернется что-то новое или достанут наконец осажденных Бобровы горящие стрелы, неутомимо, непрерывно летевшие в крепость.

Когда, посоветовав Лугвению вымыться горячей водой, разошлись, монах подсел к Любарту.

— Князь, а зачем они дерьмо в ров сливают?

— Для чистоты. Сам подумай, если тысяча, а то и полторы, человек, да каждый за день кучку наложит, через неделю в дерьме утонешь!..

— А как это сделано?

— Что?

— Ну, как сбрасывают, каким образом?

— Желоб я велел закопать. Колодец такой пробили, досками обложили... Постой-постой!

— Какой он величины?

Любарт таращит на монаха глаза, разводит руки аршина на полтора:

— Вот такой примерно... — Глаза его вспыхивают и гаснут. — Не-ет... Круто, не влезешь... Крутой он и длинный, не влезешь, и выходит в выгребную яму.

— Да не важно, куда он выходит! Деревянный ведь?

— Деревянный...

— Так, может, скобы?..

Глаза у Любарга вновь вспыхивают, он воровато оглядывается, видит, как смотрит на него Митя (больше у костра никого не осталось), и прикладывает палец к губам.

— А кто ж сможет?

— Давай уж я. Возьму грех на душу за веру православную. Ты подскажи, где этот желоб?

— Не скажу точно, искать надо. Слева ближе к ручью, почему Лугвений-то и пропах.

— Ладно, его по звуку ведь можно определить, не прямо же в воду вы его...

— Нет, конечно. С полсажени над водой.

— Надо пару бревен связать, да в темноте незаметно... Там во рву травы, и старой, и новой — черт ногу сломит, так что осторожненько прокрадемся...

— Ну что ж, давай! — загорается Любарт. — Эх! Получилось бы! Я б тебя в зад расцеловал!

— Ну-ну! Не говори — гоп! Там поглядим. Тьфу-тьфу-тьфу! — Монах плюет через левое плечо.

— Отче, давай я с тобой! — подкатывается Митя.

— Еще чего! В дерьме купаться! Не княжье это дело... Ты мне Гаврюху скорей сыщи и сюда. И травы той, дедовой, приготовь, которая пенится — отмываться потом... Если придется...

Мите становится страшно. Он представляет, как монах протискивается по тесной вонючей трубе, а наверху стоит уже поляк с поднятой саблей и ухмыляется.

— Отче! Если скобы, ведь стучать придется. Услышат.

— Не должны, — откликается Любарт. — Там закоулки, позади нужника, и закрыто плотно, если и услышишь, не поймешь — откуда...

— Вот и добро! Волков бояться — в лес не ходить!

Через час все было готово. В тайну, кроме них троих, был посвящен только Гаврюха, который должен был на плоту подвезти монаха к трубе и дождаться его назад.

Ночь тянулась медленно. Пылали на стене факелы, под стеной костры. Стрелы густо летели в крепость, редко из крепости. Гвалт стоял порядочный — Любарт приказал громче шуметь. Митя, достав огромный пучок пенной травы, побежал к Любартову костру. Дед было окликнул:

— Куда ты? Поспи немного!

— Меня князь требует.

— Зачем?

— Дело есть, дед, не спрашивай!

— Что за секреты? Смотри! Через ров не смей!

— Какой ров! Пропахнешь, как Лугвений.

— Ну иди... — Дед укладывается спать.

Митя устраивается у княжеского костра, сидит, обхватив колени, смотрит в огонь, ждет. С противоположной стороны на него смотрит рассеянным, невидящим взглядом Любарт. Проходит час. Митя задремал. Еще час. Любарт встряхивает головой, поднимается. Митя открывает глаза, вскакивает: