Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Показался Любарт, он возвращался с левого фланга новогрудцев.

— Как вы их переломили?

— Они сами! — весело отвечал Любарт, — когда вы там поперли, они увидели, или почуяли, или узнали? — и в степь! Да резво так!

— Ну что ж, с победой тебя, стало быть, князь Любарт!

— И тебя, племянник! Навострился ты, гляжу, татар шлепать! Молодчина!

— Спасибо на добром слове. Жаль, Олгерд не видел.

— Не бойсь — расскажем! — Любарт смеется, хлопает его по плечу, — поедем, осмотримся. Солнце садится, переправляться уже поздно.

— Какое — переправляться! Раненых бы успеть собрать до темноты. Да и куда спешить теперь?

Сражение затихло. Стали слышны крики и стоны раненых. Вой искалеченных лошадей на «чесноках» был жуток.

— Эти теперь всю ночь спать не дадут, — проворчал Любарт.

— «Чесноков» жалко. Их теперь не собрать. Хрен кто в эту кутерьму сунется, хоть озолоти.

— Да-а-а... Разве освобожденных ордынцев послать?..

— Попробуй...

На следующий день разбирались с потерями. Татары ушли. Совсем. Видно, посчитали, что литвины будут преследовать. Что и требовалось. Какое там преследование? Вернуться бы поскорей посуху!

Потери для такой битвы были невелики: полтораста убитых (среди них действительно оказался сотник арбалетчиков Василий), больше тысячи раненых, большинство — легко.

Пленных набралось под четыре сотни. Им пообещали свободу, если они хорошо потрудятся в похоронной команде, и татары усердно взялись за дело: натаскали семь сотен татарских трупов, согни три своих раненых, отыскали даже девятерых тяжело раненных литвин, не замеченных своими.

Но это был «урожай» с чистого поля, потому что в «чесноки» побоялись лезть и татары. Ордынцы, правда, попробовали, но принесли с краев с полсотни «чесноков» и сказали: нет! не можем! Уж очень было страшно: гора тел, человеческих и конских, трупы вперемежку с живыми, все это шевелилось и стонало. Мучительно, надсадно.

Похоронив убитых, литвины переправились через Ингулец и быстрым маршем вернулись в лагерь у устья Ингула. Татар, раненых и здоровых, отпустили, оставили им даже кое-какие припасы, но коней не дали, как те ни вымаливали, не желая, чтобы весть об отходе быстро распространилась.

27-го, снарядив обоз, устроив в нем поудобней раненых, тронулись на север. До Ябу-городка добрались за четыре дня. Могли бы идти быстрей, если б не обоз, а в обозе — раненые. Дожди, хотя и не зарядили еще насовсем, сразу сделали степь вязкой, тяжелой для телег. По дороге шестнадцать человек раненых умерли, среди них девять арбалетчиков, о которых Дмитрий особенно горевал.

В разоренном Ябу-городке, в который еще не успели собраться разбежавшиеся жители, было неуютно. Оставались тут лишь день: похоронили умерших, да поправили повозки.

Первого октября вышли из Ябу-городка и, пройдя за день, выдавшийся, к счастью, сухим, пятьдесят верст, вышли к месту недавней битвы. Но не стали возвращаться через поле боя — примета плохая, да и вонью оттуда несло — Боже упаси! (торопясь вперед, об убитых татарах не озаботились), а переправились по «Алешкиному» броду на другой берег н оттуда кратчайшей дорогой поспешили к Киеву.

Уходили от непогоды, а она распахивала объятия навстречу: небо занавесило серым насовсем, порывами наскакивал холодный ветер, сверху то лило, то капало, то опять лило.

Через шесть дней, 7-го октября войско, измученное, промокшее и продрогшее, похоронив по дороге еще двенадцать и имея в обозе восемь покойников, вошло в Киев.

Киевляне и Владимир Олгердович встретили возвратившихся с великой радостью. От исхода кампании полностью зависело их положение, и теперь они могли вздохнуть спокойно, по крайней мере до будущего лета.

Для вернувшихся же главной радостью оказался вдруг невозмутимо встретивший их Ефим, сохранивший и доставивший в Киев весь огромный обоз с добычей и полоном. Он не только разместил здесь все свое хозяйство, но приготовил для пришедшего войска вдоволь удобных мест для постоя и множество уютных квартир в домах киевлян — платить-то было чем! И войско сразу смогло обсушиться, обогреться, поесть горячего и отдохнуть.

— Да, до Ефима моему Захару еще расти и расти, — с завистью сказал Дмитрий Любарту.

— И все равно не дорастет. Ефимом родиться надо! — весело похвастал Любарт.

— По подвигам и награда! Располагайтесь, отдыхайте! — радостно приветствовал их Владимир Олгердович. Вечером 7-го октября князья и воеводы пировали в тереме киевского князя. Хозяин поднял первую чару за победителей: