Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Дальше ничего не было, а выплыл вновь в сознание и ощутил себя он уже в своей келье, когда кто-то лил ему воду на затылок, а кто-то пригибал голову к земле, рассудительно приговаривая:

— Чтобы вода за шиворот — ни-ни! Воротник нельзя попортить — дорогой. То ли фландарский, то ли барантский...

— Брабантский...

— Во-во...

«Что это? Где это я?! А! У себя... Ах ты, Господи! Как же это? Упал, осрамился!.. А это кто? Байгард?.. Да... А с ним?.. Не видно...

Вода все лилась, затекала в уши, в нос, холодила затылок... Дмитрий решил подать голос:

— Э-эй! Полные уши уже налили! Может, хватит?

— А-а! Очухался! Ну-ка давай...

В нос Дмитрию бьет отвратительно-холодная струя, он инстинктивно отворяет рот, и это отвратительное заполняет, кажется, каждую частичку его головы. Дмитрий кашляет, роняя слезы, дергается, вырывается, но держат его крепко.

— Да хватит, пустите! В порядке я! А то задохнусь от вашего зелья к чертовой матери!

— От нашего зелья еще никто не умер, — спокойно бормочет Байгард, а вот что очухался ты, это славно, я признаться, не надеялся... Ну, коли так, ладно. Только воротник смотри береги, — это Байгард говорит второму, — сначала оботри голову, а потом поднимай.

Дмитрию обтирают голову чем-то большим, пушистым и отпускают. Он наконец выпрямляется, ищет глазами, куда приткнуться, и плюхается в кресло.

— Ну, я теперь не нужен, — спокойно говорит Байгард, — теперь раздевайтесь, разувайтесь — и баиньки. Только перед сном ты дай ему еще понюхать... а неплохо бы и выпить: капли три-четыре — не больше — на кружку воды. Понял?

— Понял, — откликается второй, и Дмитрий поднимает на него глаза «Э-э! Да это «черненький!» Иоганн! Ваня... Вот мы тебя сейчас поспрошаем... А о чем?.. Тьфу! Забыл... А! Да! Он ведь шпион, должно быть!..» Байгард выходит. Дмитрий всем телом угрожающе поворачивается к Иоганну:

— Ну!

— Что?

— Откуда это ты так по-литовски вдруг хорошо заговорил?

— Долгая история, — спокойно отвечает Иоганн.

— Значит, все-таки шпион?

— Как же без этого-то, князь? Ты подумай, будет ли тут при вас хоть один, — он сделал значительную паузу, — который бы по-вашему не понимал, не наблюдал каждый ваш шаг? Мы тут, прислуга, все до единого — шпионы. Только я вот — шпион необычный.

— Что ж в тебе необычного?

— Я псам этим отомстить должен! Они отца у меня на глазах мечами раскромсали! Они мать мою насиловали стаей!.. Она до сих пор — сколько лет прошло! — как вспомнит, дергаться как безумная начинает. Они меня католиком сделали. Вот мать меня и научила, и заставила, и в голову вбила: гнись хоть до земли, гнись, а не ломайся. Если гнуться не будешь — в момент пропадешь, сломают! А тебе за отца и мать отомстить надо! Вот я и гнусь с детства. По-немецки, польски, литовски научился. Русский, правда, пришлось «забыть». Всем говорю, что забыл. Только с матерью, и то почти всегда шепотом. Теперь-то я уже самостоятельный, да что я могу один? А к кому приткнуться? Вы единственная пока моя надежда — да вы мне не верите.

— Да как же тебе верить, коль ты мне с самого начала врать понес!

— Откуда ж я знал, какие вы, кто? Ведь сказано было — литвины приехали. А литвины русских сам знаешь, как любят. А когда ты по-русски заматерился, у меня в голове все смешалось, отца вспомнил, испугался и — деру! Только у двери очухался. Ну, думаю, пропал!..

— Ладно, я узнаю... Наши тут, конечно, есть. Только как тебя испытать? Сам понимаешь... Доверься я тебе, а ты всех наших и отдашь — и что мне тогда? А?

Иоганн пожимает плечами.

— Вот. Так что жди. Пока наши люди наверняка тебя на крючок не посадят, пока собственную жизнь в их руки не отдашь...

— Да я хоть сейчас, тебе!..

— Э-э... Не знаю я, как это делается. Не спеши!

— А вдруг это не твои люди окажутся?

— Как это?

— Ну, вдруг кто услышит, узнает, да переймет, а я и знать не буду! Вот сейчас нас кто-нибудь подслушает — и все!

Дмитрию становится неуютно:

— Ну, наверное, знак какой-то особый должен быть...

— Наверное.

— Вот я при отъезде тебе и шепну.

— Хорошо бы так-то, — вздыхает Иоганн.

— Ладно, не вздыхай. Расскажи лучше, почему ты мне убить рыцаря велел? Я ведь твоему совету не внял...

— Как не внял?! Он же умер!

— Умер. Но сам. Я-то его не убивал. Я его по макушке легонько так, плашмя... А он — ой! И копыта набок! Трус был, видать, твой рыцарь!

— Нет! Он на медведя один ходил, в битве без кодла в самую кашу лез, да и поединков за ним сколько. Нет — он не трус! Тут действительно не так что-то... Видно, кто-то, кто посильнее нас, его напугал. Как он от тебя попятился, когда щит бросил — все ахнули!