Дмитрий Москвичёв - Колесница Эос

Оглядел механизмы, украдкой посмотрел на нее. Она смотрела открыто. Будто ворожила. Так и есть. Сделал вид, что протирает рукавом лобовое стекло, но после согласился, что его нет и ехать некуда. Не растерялся: достал из того же рукава аккуратно сложенный носовой платок, развернул как следует – получилась целая простыня с инициалами в уголке. Перевернул на другую сторону – получились ее инициалы; растянул белоснежное полотно по размеру экрана и приладил скрепками. Она уже, по пояс утонув в его кармане, бормоча, чертыхаясь и болтая ножками, доставала проектор. Вот! И на что же мы пялимся? Включай! Сначала нежно укушу. И укусил.

Волны вспенились: экран залился синевой, и они, словно скатившись по заднице, ухнули в бурный океан, очищающий и направляющий к берегу. Единственный путь к свету – и тот через клоаку 49. Воздвигнем же ватерклозету жертвенник 50и… она фыркнула и он послушался.

Лучезарная Эос, она глядела на Приамовы стада и звонкоплещущая пена о борт дробилась 51: милый мой, mon cher, юбку ее поднимал ветер, оголяя белоснежные нежные бедра. Он, сглатывая слюну, безуспешно пытался сосредоточиться. Челн крутобокий несло по волнам, бобины вертелись, циклопы оборачивались на звук клавесина, стада разбредались, хитрецы делали свое царское дело, а эти двое держались за руки: рондо в ваши печенки, сынки божьи, господа людоеды! 52Поворачивай на местную, срежем по старым булыжникам!

Он повернул, глядя на экран, предусмотрительно включив поворотник, хотя никого, кроме них, не было. Если развернуться по А100 и после крутануть налево, через тридевять земель, мимо острова Эи 53, утесов бродящих 54, там храм Покрова Пресвятой Божьей 55, евхаристия и таинство ужина в порядке живой очереди: кормятся нуждающиеся в золоте, целуют взасос и провожают в темные бездны, крестя щепотками во имя: "в доме своем я тебя поневоле держать не желаю" 56. "Τὴν ἀδιαφθόρως Θεὸν Λόγον τεκοῦσαν" 57, – хотел было пропеть он, но не стал, решив, что не к месту.

Булыжники под колесами стонали, бранились и пели; пепельно-грязные камни бормотали молитвы и скрежетали: Пэт-официант, слепой настройщик классической музыки как играл как играл вы бы слышали этого слепого ублюдка миссис Бойлан с щеголем-любовником только ради отвяжись от меня педиковатый окольноходец иди ко мне ляг со мной двух барменш разом 58под колеса ломкие истлевшие кости сирен как они пели как они пели! О, все эти выверенные, педантично выставленные на карте – сверимся – повернуть за угол: Вавилон буйногалдящий, то есть, разумеется, Дублин, то есть. Одним словом, под колесами, какой полис ни возьми. Включи лучше музыку, что угодно, лишь бы не слышать. И мы, ходившие во тьме, увидим свет великий 59.

Она сняла ботинок и бросила. Не удовлетворилась свершенным, тут же сняла второй и запустила туда же. Хотела было грязно выругаться, но он учтиво закрыл ей рот своей ладонью, после достал мятую пачку Lucky Strike и молча предложил закурить. Она закурила. С торжеством оглянулась, забросила ножки на приборную панель и вскрикнула, посадив занозу. Он по-хозяйски – уверенно, но осторожно – взялся за ее ступню, осмотрел и приник ртом к пострадавшему месту 60. Она вздохнула. Еще раз. И еще. Сигарета тлела в уголке ее рта. Рука будто нечаянно скользнула под юбку. Вздохнула сильнее. Еще раз. И еще. Наконец он высосал занозу, посмотрел на юбку, отобрал сигарету и, докурив, смял в пепельнице. Достал из кармана два куска дерева, инструменты и кожаные веревки. Глянул на ее ступни, смастерил из деревяшек подошвы по размеру и приладил веревки. Снова по-хозяйски взялся за ступни и надел иподиматы 61: обглазел ее всю с ног до головы, облизнулся и, зажмурившись, муркнул. Сел на место, снова встал, взъерошил ей волосы – так лучше, сел снова, опять встал, теперь уже в позу, чем рассмешил. Вот и хорошо. Улыбнись, я люблю, когда ты улыбаешься.

За бортом извинительно-надменно кашлянули: учтите себе! – мимо проплыл меднолицый г-н, в спеси запрокинув голову, будто намереваясь пронзить насмерть остроконечной бородкой первого встречного. На него то и дело наскакивала из разных дверей одна и та же дородная дама, предлагая пропустить стаканчик святого виски с хлорированной водой и кое-что еще, подмигивая. Но подбородок не замечал. Снова кашлянул, обращая на себя их внимание. Они рассмеялись, из-за пазухи достали по шутихе и запустили не глядя: шутихи взорвались под самыми колесами: безобразников подбросило, кувыркнуло, тряхнуло как следует, бурно свирепствовал ветер и волны смертельные подобно коням необузданным сбросить с себя их хотели в бездну глубокую, ночи последней мрачнее. Но они целовались и не замечали сущий кавардак вокруг: разворошенные кучи треуголок, болеро, панталон, разметавшихся беспорядочно по углам тусклых зал, замшелых вестибюлей, рюмочных, тары-баров, разрыгаловок, салонов, опиумных, домов терпимости, домов публичных, домов призрения, белых домов, домов красностенных: машер, но какой тонкий ситец на ваших бедрах! – сукно и камни, булыжники и материи: аршин по рублю, дел на копейку, за душой ни гроша – блудодей и насмешник, немедля верните подвязку! Летят качели, гармоника звенит 62, за окнами раскачиваются на облупленных канделябрах мал мала дети: дяденька, дай десять копеек 63! Из окон летели лифчики 64, обрезки писчей бумаги, промокашки, дрянные стихи в прошедшем и настоящем времени, пассионы Левия Матфея 65, пентаметры – старца великого, чуя смущенной душой 66, дюймы герники в пастельных тонах 67, контрабандный мох мисс Джейкоб по случаю и лебяжий пух из подушек.