Дмитрий Москвичев - Колесница Эос. Рассказы и фантасмагории

© Дмитрий Александрович Москвичев, 2017

ISBN 978-5-4485-4460-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ю. Не самый последний, но и далеко не первый. Ни рыба, ни мясо, как говорят, ни рожей, ни ростом, – выйти хотя бы крайним, но и в этом не преуспел. Ю. стоял напротив зеркала обнаженный и находил себя вполне годным для отражения, но совершенно не понимал, как оказался на этом месте – напротив.

«Остаться я не могу, дома меня ждет невеста» 1 1 – Ф. Кафка, «Замок» , – он представил, как говорит это в лицо. Но, разумеется, ни того, что можно было назвать домом, ни той, которую, можно было назвать невестой, он не имел. Однако стоял перед зеркалом, поправляя несуществующий галстук на шее, и был тверд в своем намерении тотчас отправиться к возлюбленной. У нее большие серые безжизненные глаза, которые невозможно полюбить, но он утопал в них каждый раз с таким вожделением, будто в этом и есть весь смысл его жизни – утонуть и больше не возвращаться. За невидимой спиной его отражения стены были оклеены выцветшими газетами, под потолком от сквозняка покачивался бумажный абажур, на уровне сосков покоилось его покойницкое ложе – скрипящий от любого движения гроб со взбитой подушкой и зрелыми маками на золотистом покрывале.

«Что касается остального, то у каждого своя луна над котелком», – подумал Ю., отвернулся от себя, прошагал вглубь комнаты и снова уселся за книгу. Нашел место и продолжил чтение: «Остаться я не могу».

Но чтение только усугубило. Поедая глазами абзац за абзацем, Ю. видел большую деревянную лохань, над которой поднимался пар, за которым угадывались черты женского тела. Пар поднимался к закопченному потолку, сырые половицы скрипели под тяжестью воды, сероглазая то выплывала из морока, то исчезала с усмешкой. «В некотором смысле я и есть фантазия», – снова вынырнуло из морока, но теперь Ю. решил отнестись к происходящему более серьезно. «Что-то не так, – ворочался Ю., – вот чашка на столе: как она там оказалась? Совершенно не помню».

В самом начале надцатого, в то самое, капающее на мозжечок время, когда… когда же это было? Ю. уставился в прореху окна, припоминая: была книга с закладкой – размалеванный клоун и фейерверки букв, был свист из, тихий леденящий свист; был свет от фонаря люминесцентный, скрип шагов по ночному двору. Что-то еще было. Тень ползла по паркету. Что? Теперь солнце выжигало нутро, листья скручивались и падали замертво. «Какая скука вокруг! – подумал Ю. – все одно, все одно и то же, и то же…» Марево за окном искажало видимое, и будто шептало, волнуясь: «Не входи, не покушайся!» И Ю. в который раз остался на своей стороне. Но форточку все же открыл. Тишина. Плывущая тишина.

Однажды, в самом начале, когда все еще было впереди, но уже поздно, отчаянно поздно, Ю. так же смотрел в окно, пытаясь выглядеть хоть что-нибудь, что могло бы вернуть его к жизни. Он ожидал звонка, сообщения из сети, письма, втиснутого в дверную щель, – но ни звонков, ни сообщений, ни писем. Теперь он слишком надеялся на знакомый голос с улицы, на крик, ругань – что угодно, лишь бы человеческое. Так и простоял у окна с раннего утра и до позднего вечера. От ветра шумели березы, шелестели мимо проезжающие машины, чья-то трость отстукивала неуверенные шаги, отмеряла уходящее время. Ю. курил одну за другой, отпивал в табачном дыму из чашки крепкий густой чай и прислушивался, выедал глазами пространство. Но в глазах все тускнело, а звуки мертвели, едва родившись.

Ночью вышел в сеть. И к удивлению и тайной радости увидел уведомление о сообщении. «Это она!» – подумал Ю., хотя совершенно не представлял, кто бы это мог быть. На аве была сероглазая, бледная и, кажется, изможденная своим юным возрастом. «Она хрустнула пальцами с тоской взглянула в окно», – прочитал Ю. и тут же бросился к окну. Темно. Вернулся, хрустнул пальцами и – поплыл по клавишам: «„И куда же запропастился тот, кто предложит чашку горячего чая с лимоном?..“ – подумала она, вздохнула и пошла заваривать чай». Отпил из чашки, вздрогнул, будто очнулся, вынырнув из пропасти, и тут же получил ответ: «И жар лихорадки. Пустяки и досада».

Она из далекого города, хмурящегося над темными водами, зябкого и стылого места. Конечная северных львов. «Цветок с ядовитых гранитных болот», – написал он ей. От ее взгляда в голове его скрипели уключины, слышался тихий постук, будто снизу, с самого дна. «Воздух здесь по ночам голубоват и белёс. Ты мне нужен. Давай спать», – получил он ответ и не поверил. Но согласился и лег в свою гробовую постель.