Антоний Оссендовский: Ленин

– Епископ Никодим, заключенный и пытаемый большевиками в подвалах Соловецкого монастыря… вернулся! – бежал радостный шепот.

С алтаря раздавались тихие, проникновенные слова, полные горячей веры и непоколебимой силы:

– Мир вам!

С площади, где стояла толпа набожных, вдруг прорвался в храм исполненный ужаса женский голос:

– Солдаты приближаются! Спасайтесь!

Епископ Никодим звучным и сильным голосом, звучащим, как горячее веление, повторил:

– Мир вам!

Он сошел со ступеней алтаря, держа в руке железный крест, и двинулся сквозь толпу; за ним шли поп с диаконом и толпы верующих. Людской муравейник, напевая гимн Воскресения, выполз на крыльцо и на площадь.

Скопление народа шло плотной толпой. Тут же рядом с епископом шагали Петр и Григорий Болдыревы, сосредоточенные, взволнованные, не обращающие внимания ни на что. Ни о чем не думали. Кто-то другой, неизмеримо более сильный, сгреб в одну ладонь всю их волю, все порывы чувств. Рассудок сопротивлялся слабым голосом. Опасность… смерть! Однако они не слышали замечаний. Звучали они для них, как уличные отголоски, попадающие в храм. Слабые, жалкие, чужие, назойливые. Должны были идти – и шли. Превратились они в данный момент в крошечные атомы, вращающиеся под дуновением смерча, вырывающегося из бездонной пучины Вселенной. Не могли, не смели вырваться через границу вихря, должны были вместе с ним пройти неизвестной дорогой, выполнить таинственное дело.

Все мысли и чувства утонули в сознании необходимого общего движения, безымянного геройства, не требующей награды жертвы.

В конце улицы шли два военных отряда.

Шеренги развернулись и остановились. Раздались слова команды. Лязгнули винтовки, переброшенные в руку.

– Расходитесь, иначе будем стрелять! – шепелявя, крикнул офицер-латыш, командующий отрядом Красной Гвардии.

Сплоченная в одно целое, погруженная в молитву толпа не дрогнула, не поколебалась, не задержалась ни на минуту. Непоколебимой стеной двинулась прямо на латышей.

– Раз! Два! – крикнул офицер пронзительно.

Заскрежетали замки винтовок. Уже головы нагнулись к прикладам, уже офицер поднял саблю для сигнала, когда из шеренг второго отряда вырвался отчаянный крик:

– Товарищи! Защитим наших братьев от латышей! Мы здесь на своей земле, не эти чужаки!

Снова лязгнули карабины, заскрежетали замки и блеснули стволы, направленные на красногвардейцев.

– Опустить винтовки! – скомандовал офицер-латыш. – Налево, марш!

Латыши, чеканя шаг, быстро удалились.

Русские солдаты сняли шапки и, закинув карабины на плечо, пошли перед крестным ходом. Их голоса переплетались с хором набожных, поющих:

Процессия плыла улицами измученной Москвы, пересекала площади, вбирала новые толпы взволнованных торжественными мгновениями людей, соединялась с другими процессиями, выходящими из ближних и дальних церквей, и шагала дальше, предшествуемая мерно и твердо ступающими солдатами к Воротам, из которых, утопая в глубокой фрамуге, выглядывал темный лик Матери Божией Иверской.

Толпа в молчании упала на колени. Тишь залегла вокруг.

Епископ Никодим, высокий, вдохновенный, поднялся, благословил погрузившихся в молитвы и произнес:

– Мир вам!

Толпа стала рассеиваться, исчезая в боковых улицах.

Несколькими минутами позже площадь опустела. Раздавались только шаги солдат, стоящих в карауле.

Два караульных приблизились друг к другу.

– Смелый наш народ, когда дело идет о вере!.. – пробормотал один. – Прежде латыши, финны и китайцы могли встретить его по приказу комиссара пулеметами.

Другой усмехнулся загадочно и возразил:

– Не осмелились… струсили…

Первый солдат задумался, внимательно глядя в глаза товарища.

– Христос воскрес, брат… – шепнул он немного погодя, снимая шапку.

– Воистину воскрес! – отвечал другой.

Они подали друг другу руки и трехкратно расцеловались так, как научила их в детстве мать.

Воскресенские (Иверские) ворота.Фотография. 1931 год

Ленин минуту назад выслушал доклад профессора ветеринарного института. Он думал об этом и шептал:

– Это ужасно! Это перчатка, брошенная всему цивилизованному миру! Природа выпускает на свет ужасных чудовищ!