Шмуэль-Йосеф Агнон - До сих пор

– Разрешите мне уйти, – сказал я.

– Как же это так, – сказал он, – ты уйдешь, а я как раз занят делом и не могу тебя проводить? – И тут же добавил: – Впрочем, по правде говоря, я бы все равно не пошел тебя провожать. Мне стало тяжело выходить из дома. Разжиревшие люди там, голодающие люди тут, а раненые с инвалидами посредине. И все это благодаря войне и всем, жаждущим войны. К тому времени, как исполнятся слова пророка: «И не будут более учиться воевать» [77], не останется уже никого, для кого они исполнятся.

Я был на выходе, когда он вдруг остановил меня и сказал:

– Я должен внести поправку в свои слова. Я уже не покупаю новых книг, но я стараюсь докупать недостающие. Но не те, которые мне бы очень хотелось иметь, не то заявлюсь я в небесные миры, а там ангельская челядь припишет себе полное исполнение всех моих земных желаний.

Выйдя от Миттеля, я направился на привокзальную Айзенбанштрассе, снял себе комнату в гостинице, снова позвонил Бригитте Шиммерманн в Люненфельд и снова не получил ответа. На самом деле не столько Бригитту имел я в виду навестить, сколько мою родственницу Малку, но мне не хотелось представлять ей это главной целью моего приезда в Люненфельд, чтобы не затруднять ее необходимостью предлагать мне еду и ночлег. И поскольку я не получил ответа от Бригитты, то в Люненфельд уже не поехал. А поскольку не поехал, у меня образовалось несколько свободных часов, и я надумал навестить господина Кенига – того Кенига, что когда-то подарил мне нарисованный им вид Стены Плача. Я не знал в точности, где он живет, и потому пошел сначала в мастерскую Кейсара, куда Кениг часто заглядывал, потому что там отливали буквы для его нового шрифта.

Я вошел в большой сквозной двор литейного отделения и обратился к вахтеру. Вахтер направил меня к служителю, служитель привел меня в контору, к старшему мастеру, а старший мастер глянул на меня и велел подать мне стул. Сам он сидел развалившись, и несколько человек в синих, почерневших от работы комбинезонах стояли перед ним, точно рабы, которым их хозяин устраивает выволочку. С одним из них он говорил особенно грубо, то и дело бросая на него злобные взгляды. Выпроводив наконец своих подчиненных, он встал, подошел ко мне и сказал:

– Вот, вы меня не узнали, а я так сразу вас признал. Помните человека с маленькой девочкой, который встретился вам на берлинской улице и спросил, где тут почта? И вы тогда показали ему почту. Я тот самый человек.

– Как поживает ваша малышка? – спросил я. – И как вы сами поживаете? Все еще мучаетесь под началом того дурного человека, который из рабочего перепрыгнул в начальники?

Мастер захохотал и даже согнулся от смеха, хлопая себя руками по ляжкам.

– Видели бы вы, как я ему весь его гонор укоротил! – сказал он, отсмеявшись.

– Как это?

– Да проще простого, – ответил он. – Теперь меня назначили вместо него. Почему назначили? Кейсар и его компаньоны увидели, что у них сокращаются доходы, и стали сокращать расходы. Этого типа сняли с должности и опять перевели в рабочие, а меня поставили на его место. Во-первых, потому, что я здесь с самого основания, самый опытный среди всех, и литейка нуждается в таких, как я. А во-вторых, потому что я умею руководить, я уже показал это в нашей евангелической общине в Конвице, где меня нынче выбрали членом руководства. И теперь я этому типу каждый день даю почувствовать, каково мне было, когда он меня унижал.

Поздравив его с этим успехом, я объяснил, зачем пришел, он дал мне нужный адрес, и я с ним распрощался.

Господин Кениг жил недалеко от Кильштрассе, где находилась Бродская синагога. Я поравнялся с ней как раз ко времени дневной молитвы, и, поскольку время для молитвы подошло и я как раз подошел, я решил зайти внутрь.

В сумраке синагогального зала проступали силуэты нескольких человек, боязливо жавшихся к скамьям. На их лицах было такое выражение, словно они прокрались в пустой господский дом, куда большинство хозяев – постоянных молящихся, из имущих и власть имущих, – в будние дни не имеют привычки заглядывать. Старый служка, невысокий солидный человек с короткой седой бородой квадратной формы и квадратной ермолкой, какие носили во времена процветания Бродов главы городской общины, ходил между скамьями, зажигая свечи. Он оглядел меня с удивлением: молодой человек в синагоге да еще в будний день – не совсем будничное явление. Достояв до вечерней молитвы, я вышел, купил себе пару пирожков и вернулся в свою гостиницу.