Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Святая тишина пребывала на камнях стены. Один миньян уже закончил полуденную молитву, и другой миньян приступил к молитве. И среди молящихся стоит Элиэзер Крастин в черной пелерине. Когда закончили они молитву, прижался Крастин головой к стене и произнес кадиш. Был там один человек, которому помогал Крастин деньгами, и человек этот знал, что художник приходится сыном сестре праведника рабби Нафтали из Амстердама, одного из крупнейших знатоков Талмуда. Подошел он к нему и спросил его, не день ли поминовения у него, раз он говорит кадиш? Сказал ему Крастин: «Друг был у меня, он умер бездетным». Спросил он: «Как его зовут?» Сказал Крастин ему. Сказал ему тот: «Отбирают заповедь у человека, который должен делать это. Старец один из моего квартала обещал этому художнику говорить после его смерти кадиш. Пойду и передам ему».

Еще раз собрались друзья покойного обсудить, на какие средства жить его вдове. Поскольку невозможно найти решение, стоя на одной ноге, отложили этот вопрос на другое время. И Ицхак тоже ничего не мог придумать. Один советовал ей открыть столовую, другой предлагал всякие другие вещи, но все это не нравилось ему. Пока что помогал ей Ицхак в ее нужде и был благодарен, что она не возражала.

Однажды пришел один лавочник в подвал заказать для себя вывеску. И он не знал, что Блойкопф умер. В этот момент оказался там Ицхак. Сказал Ицхак: «Я сделаю вывеску». Изготовил он вывеску и отдал заработанные деньги Тосе. Тося сказала Ицхаку: «Шимшон, мой муж, оставил краски, и кисти, и холст. Возьми их, и будем компаньонами и поделим между нами прибыль». Согласился Ицхак на это, а в глубине души подумал: если это и не дает заработка, так зато дает возможность помочь вдове достойным путем.

Как-то встретил у Тоси Ицхак человека, который вел себя как хозяин. Почувствовала госпожа Блойкопф, что они смотрят с удивлением друг на друга. Тогда рассказала она гостю, кто такой господин Кумар, а Ицхаку рассказала, кто этот гость; это – зять ее, муж ее покойной сестры. В тот самый день, когда пришла весть к ее отцу, что Шимшон умер, поехал ее зять в Триест, куда обычно ездит каждый год, так как он торгует южными фруктами, – оставил все свои дела и приехал сюда.

Спустя восемь или девять дней свернула госпожа Блойкопф холсты Блойкопфа, и сложила их в кроватку умершей дочки, и отдала каким-то своим знакомым. Убрали их куда-то, пока они не сгорели. Вернулась Тося вместе со своим зятем в родной город, вернулась после того, как выдержала много мучений с Блойкопфом, и теперь, когда Блойкопф мертв, готов ее зять жениться на ней. Самых лучших девушек расхватывают себе художники в жены. Но жизнь художников – это жизнь горя и страданий, и многие умирают молодыми от голода, и потому иногда достается и обычному человеку такая милая и чудесная женщина, как Тося.

Когда Блойкопф умер и его вдова уехала за границу, не осталось у Ицхака близких друзей. В последние недели перед кончиной Блойкопфа он не бывал там, но после смерти Блойкопфа совсем замкнулся в себе. В те дни Ицхак избегал бывать на людях и проводил много времени наедине с собой. Его поражало, что мир полон страданий, а за страданиями следует смерть. И перебирал в своей памяти всех умерших друзей. Наконец он решился и пошел к соседям, своим соотечественникам, студентам учительского семинара. Вместо четверых своих друзей нашел он только двоих; один заболел, и увезли его в больницу, а другой женился и ушел жить к тестю и теще.

Женщина эта была хромоножкой, и трудно было ее сосватать из-за ее увечья. Как-то раз, на следующий день после праздника Суккот, она пошла на могилу Шимона-праведника, там сломала ногу и стала калекой. Но ведь могилы праведников приносят исцеление – как же так вышло? Может, потому, что она пошла только показать свое новое платье, запутались ее ноги в платье, и она сломала ногу. Но праведник сжалился над ней: послал ей жениха и навел слепоту на его глаза, чтобы не посмотрел на увечье. И оттого, что он не посмотрел на увечье дочери народа Израилева и взял ее в жены, удостоился он содержания.

Насмехаются оба его приятеля над этим простофилей, соблазнился тот хлебом своей женушки-простушки. Но когда они смотрят на свой жалкий хлеб, который режут на крошечные порции и никогда не могут насытиться им, они понимают его поступок. Далеко не каждый Амнон удостаивается Тамар, и далеко не каждый Шломо находит Шуламит. Как бились их сердца, когда они сидели вдали от Эрец Исраэль и читали о любви к Сиону, о величии прекрасных дочерей Сиона! Теперь они живут в Иерусалиме, но не довелось еще им увидеть эту красоту. Может быть, и вправду правы были наши мудрецы, благословенна их память, считавшие Песню песней иносказанием и аллегорией.