Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Ицхак не замечал ни своих соседок, ни их гостей. Со дня приезда в Иерусалим он замкнулся в себе и огородил себя со всех сторон. В конце рабочего дня он возвращается в свою комнату, и отставляет в сторону свое ведро, и бросается на кровать, чувствуя себя, как грузчик, который сбрасывает с себя ношу и высвобождается от нее, или же – подобно самой ноше, сброшенной грузчиком. Проходит час, встает он с кровати, моет лицо и руки и ждет, пока они высохнут на воздухе, чтобы не пачкать полотенце, ведь его надо стирать, а вода тут продается по порциям. Есть у него силы – готовит себе чай или какао и два-три яйца. Нет у него сил – берет кусок хлеба с помидором или с маслинами, и ест, и запивает холодным чаем, оставшимся в чайнике с утра. Поел и попил – берет книгу. Есть у него силы – сидит и читает. Нет у него сил – дремлет над книгой, то мучаясь угрызениями совести, что ничего не делает для своей души, то – наслаждаясь; так наслаждаются измученные люди минутой сна как своего рода неожиданной находкой. Тяжела война между телом и душой. Одно просит отдыха, а другая – просит знаний. Обычно в жизни сильное побеждает слабое, но что касается Ицхака Кумара, у него – слабое побеждает сильное, то есть жалкое тело – просвещенную душу. Вспоминает он Соню и думает о ней, но без особой симпатии. Мучения, причиненные ему ею, поубавили удовольствие от воспоминаний о ней. Тем не менее он находил немного утешения в страданиях; быть может, искупят они «тот самый» его грех.

Однако он не задерживался надолго на мыслях ни о Соне, ни о Рабиновиче. Отцовские письма возвращали его из чужих владений к себе домой. И он сидел, подперев голову руками, с открытыми глазами, уставившись перед собой. И вот он глядит и видит дом отца еще более тоскливым, подобным тоскливой печали на его сердце. Уже наступил вечер, но все еще не зажгли там лампу, экономят на керосине. Юделе вернулся с вечерней молитвы и берет Вови, усаживает к себе на колени и учит с ним тексты и комментарии наизусть; хотя и подрос уже Вови, он не ходит в хедер, ведь нет у отца денег платить за обучение. Итак, сидит себе Вови на коленях у Юделе и повторяет за ним. Насвистывает Вови и твердит: «Отец – а фотер, разбойник – а тотер, нарыв – а блотер. Птичка – это значит «а фейгл», бублик – это значит «а бейгл», тесто – можно переводить “а тейгл”». Его сестры стоят у окна и смотрят на прохожих, нет у них шляп, и им не в чем выйти. Что ждет их – Фрумечи, и Песеле, и Цизу, и Блюмечи-Лею, и Сару-Этл? Возможно, что найдется вдовец или разведенный с домом полным детей, который женится на одной из них, и та будет ему готовить, и чинить белье, и растить его детей. Тогда даже этого удовольствия, стоять у окна по вечерам, не будет у них. А он… он следует за своими желаниями, и гоняется за Сониной тенью, и отворачивается от их страданий. Вообще-то, когда он уезжал в Иерусалим, была с ним Соня добра, но чего стоит эта доброта девушки по сравнению с горем его сестер, и чего стоит эта доброта на четверть часа по сравнению со всеми теми днями, что она унижала его. Перед его отъездом обещала она писать ему письма. Посмотрим, сдержит ли она свое обещание.

Поневоле вернулись мы к разговору о Соне, но не будем задерживаться на ней, а поговорим об отце, чей образ предстал перед нами. Вот отец вернулся из лавки, и сидит, и пересчитывает деньги, хватит ли их, чтобы заплатить проценты за неделю. Если бы не отправились мы в Эрец Исраэль, не должен был бы отец одалживать деньги, и не съедали бы его проценты. И возможно, он ухитрился бы собрать немного на приданое для Фрумечи. Сколько ей, Фрумечи? Во всяком случае, она уже на выданье. Разве есть у дочери бедняка надежда найти жениха, когда молодые люди гоняются только за приданым? Здесь, в Эрец Исраэль, быть может, она нашла бы себе пару, ведь юноши Эрец Исраэль не гоняются за приданым, да только, как они не горят желанием получить приданое, так они не горят желанием жениться. Себя прокормить они не в состоянии, как же они прокормят жену и детей? Из-за нужды некоторые даже уезжают из Эрец. Если бы не уехал Рабинович из Эрец, он женился бы на Соне. Теперь, раз он не женился на Соне, хорошо было бы, если бы он женился на Фрумечи. И если даже она не такова, какой он рисовал ее перед Соней, достоинства ее на самом деле гораздо выше тех, что он выдумал.

– Отец – а фотер, измаильтянин – а тотер, нарыв – а блотер, той и реген – это роса и дождь. О росе мы просим летом, а о дожде – зимой, потому что Эрец Исраэль нуждается в росе летом и в дожде зимой, ведь все, о чем мы просим в молитве, мы просим для Эрец Исраэль.