Орхан Памук - Дом тишины

– Дай мне сигарету!

– Ты и курить начал? – спросил Сердар.

– Замолчите и дайте ему сигарету! – сказал Мустафа и наконец сел.

Яшар дал мне сигарету, не заметив, что руки у меня дрожат, потому что спичку мне он зажег. А потом, увидев, что все трое с любопытством ждут, что я расскажу, я опять задумался.

– Я увидел ее, когда она молилась на кладбище, – начал я. – Я подумал, что она не может быть богачкой, потому что у нее была покрыта голова, и, воздев руки к Аллаху, она вместе с Бабушкой…

– Что он такое говорит, а? – спросил Сердар.

– Замолчи! – цыкнул на него Мустафа. – Что ты делал на кладбище?

– Там иногда оставляют цветы, – объяснил я. – Когда отец ходит по вечерам с гвоздикой в петлице, люди в барах покупают у него больше билетов. Он иногда просит меня принести цветов.

– Ладно!

– Тем утром я пошел туда набрать цветов и увидел ее у могилы ее отца. Она была с покрытой головой и, подняв руки, молилась Аллаху.

– Врет! – сказал Сердар. – Я видел девчонку сегодня утром на пляже, она была совершенно голая.

– Нет, она была в купальнике, – возразил я. – Но когда она была на кладбище, я еще не знал, что она такая.

– Ну и что, эта девушка – коммунистка? – спросил Мустафа. – Или ты мне голову морочишь?

– Да, – сказал я, – она коммунистка. Я же рассказываю… Когда я увидел ее там, во время молитвы, признаюсь, я немного растерялся. Потому что в детстве она такой не была. Я знал ее в детстве. Плохой она не была, но и хорошей тоже. Вы их не знаете. Так я думал, а потом в голове у меня все перемешалось. Мне стало интересно, какая она сейчас. Итак, я от любопытства, да и чтобы поразвлечься немного, стал ходить за ней, следить за ней…

– Бродяга, тунеядец! – сказал Мустафа.

– Так влюблен же! – сказал Яшар.

– Замолчи! – велел ему Мустафа. – Как ты узнал, что она коммунистка?

– Когда следил за ней, – ответил я. – Потом я больше не делал этого. В тот раз она случайно вошла в бакалею, где я пил кока-колу, и купила «Джумхуриет». По газете я и понял все.

– Ты понял только по газете? – спросил Мустафа.

– Нет, не только по газете, – ответил я, немного помолчал и добавил: – Каждое утро она приходит и покупает «Джумхуриет», а других газет не покупает, Я в этом даже не сомневаюсь. Ну а потом она перестала дружить со здешними богатеями.

– Она каждое утро покупала «Джумхуриет», – проговорил Мустафа. – И ты от нас это скрывал, потому что все еще был влюблен в нее и ходил за ней следом, не так ли?

– Нет, – ответил я, – я сегодня утром видел, как она купила «Джумхуриет».

– Не ври, а то врежу, – сказал Мустафа. – Ты сейчас только что сказал, что она каждое утро покупала «Джумхуриет».

– Она каждое утро ходила в бакалею и что-то покупала, но я же не знал, что она покупает, – сказал я. – Я только сегодня утром увидел, что покупает она «Джумхуриет».

– Врет он все, – сказал Сердар.

– Не знаю, – сказал Мустафа. – Скоро я задам ему трепку. Зная, что девчонка – коммунистка, он ходил за ней по пятам. Ну а что с этими расческами? Говори правду.

– Говорю, – ответил я. – Одну она выронила, когда я за ней следил. Тогда я поднял ее с земли. Я не украл… А другая – это мамина расческа, клянусь.

– Зачем ты носишь с собой мамину расческу?

Я еще раз затянулся и замолчал, так как знал, что они больше мне не верят.

– Я тебя спрашиваю! – сказал Мустафа.

– Ладно, – сдался я. – Но вы ведь мне не верите. Клянусь, сейчас я говорю правду. Да, эта красная расческа – не мамина. Я только что говорил, что расческа мамина, потому что стеснялся. Эту красную расческу она сегодня купила в бакалее.

– Вместе с газетой?

– Вместе с газетой! Можете спросить у бакалейщика.

– То есть потом она отдала эту расческу тебе?

– Нет! – сказал я. Немного помолчал и произнес: – После того как она ушла, я купил себе такую же красную расческу.

– Почему? – закричал Мустафа.

– Почему? – крикнул я в ответ. – Ты не понимаешь почему?

– Сейчас я ему заеду! – сказал Сердар.

Если бы не было Мустафы, я бы ему уже врезал, но Мустафа продолжал кричать:

– Потому что ты влюблен, да, дурак? Ты же знал, что она коммунистка. Ты – шпион?

Я подумал – теперь, что бы я ни сказал, никто мне не поверит, и замолчал, но тут он стал так орать, что я решил – повторю ему еще раз, чтобы он поверил, что я больше не влюблен в коммунистку. Я бросил окурок на землю и со спокойным видом наступил и потушил его. Потом взял из рук Сердара красную расческу, слегка согнул ее и сказал: