Орхан Памук - Дом тишины

Нильгюн встала и пошла к воде; а я подумал о том, какая она красивая. Она нырнула и поплыла. Она плыла ровно, прямо в открытое море, и ни разу не обернулась на свои вещи, оставшиеся здесь. Не беспокойся, Нильгюн, я присмотрю за твоими вещами; ведь она все еще плыла, не глядя назад. Сейчас любой может подойти порыться в твоих вещах, но я не спускаю с них глаз, и поэтому ничего с ними не случится.

Но затем я встал и подошел к вещам Нильгюн. Никто не смотрит. Вообще-то, Нильгюн – моя приятельница. Я наклонился к полотенцу и посмотрел на книгу, лежавшую сверху сумки: на обложке нарисована могила с крестом и двое стариков, плачущих над ней. Называется – «Отцы и дети». Под книгой – ее желтое платье. Ну-ка, посмотрим, что у нее в сумке? Я быстренько перебрал содержимое сумки, но только из любопытства, пока никто не заметил и не решил, что я вор: банка крема, спички, ключи, нагревшиеся от солнца, еще одна книга, кошелек, шпильки, маленькая зеленая расческа, темные очки, полотенце, пачка сигарет «Самсун» и маленькая бутылочка. Я посмотрел – Нильгюн все еще плавала далеко от берега. Я хотел было уже уйти и оставить все как есть, чтобы никто ничего плохого не подумал, как вдруг взял маленькую зеленую расческу и положил себе в карман. Никто не видел.

Я опять пошел, сел у камней и стал ждать. Нильгюн вышла из моря, быстро подошла к своему полотенцу и завернулась в него. Совсем как маленькая девочка, а не взрослая разумная девушка годом старше меня. Обсохнув, она что-то поискала в сумке, затем внезапно надела свое желтое платье и быстро ушла.

На мгновение я растерялся, решил, что она уходит, чтобы сбежать от меня. А потом я побежал за ней. Она идет домой. Я побежал было наперерез, чтобы выйти прямо перед ней, но она вдруг внезапно свернула на другую улицу, и я растерялся, потому что теперь она шла следом за мной, и теперь будто она за мной следила. Перед бакалеей я повернул направо и, спрятавшись за какую-то машину, стал наблюдать за ней, делая вид, что завязываю шнурки. Она вошла в бакалею.

Я перешел на другую сторону улицы. Мы с ней встретимся, когда она будет возвращаться домой. Мне пришло в голову вытащить из кармана и отдать ей ее расческу. И спросить: «Нильгюн, это твоя расческа?» – «Да, – скажет она, – где ты ее нашел?» – «Ты уронила», – отвечу я. «Откуда ты узнал, что она моя?» – спросит она. Нет, не так. Я скажу: «Ты выронила по дороге, я видел, поднял». Я ждал под деревом. Мне было очень жарко.

Вскоре она вышла из бакалеи и пошла прямо ко мне. Хорошо, тогда я пойду ей навстречу, к бакалее. Я не смотрел на нее, а смотрел перед собой, на кроссовки, на которых только что перевязал шнурки. Внезапно я поднял голову и произнес:

– Здравствуй!

И подумал – какая красивая!

– Здравствуй! – ответила она. Даже не улыбнулась.

Я остановился, она – нет.

– Ты идешь домой, Нильгюн? – спросил я. Голос мой звучал как-то странно.

– Да, – ответила она и ушла, не сказав больше ничего.

– До свидания! – крикнул я ей вслед. А потом еще прокричал: – Передай привет дяде Реджепу!

Мне стало стыдно – она даже не повернулась, чтобы сказать «ладно». А я так и стоял и смотрел ей в спину. Почему она так обошлась со мной? Наверное, все поняла, но что тут понимать? Разве, встретившись на улице, с друзьями детства не принято здороваться? Странно! Я задумчиво побрел прочь. Точно говорят: люди изменились, им теперь и слов приветствия для тебя жалко. Потом я вспомнил, что у меня в кармане пятьдесят лир, и подумал, что Нильгюн уже, наверное, дома. О чем она думает? Я решил – позвоню ей, расскажу ей обо всем, пусть здоровается со мной, как раньше, а большего мне от нее не надо. Я брел дальше, размышляя о том, что сказать по телефону. Скажу ей: я тебя люблю. Ну и что? В голову пришли и другие варианты. Мерзкие люди идут на пляж по улицам. Как сложен мир!

Я пошел на почту и заглянул в справочник. Дом Селяхаттина Дарвыноглу, Морской проспект, 12. Я записал номер телефона на бумажку, чтобы не забыть. Заплатил десять лир, купил жетон, вошел в кабинку, набрал номер, но на последней цифре случайно попал пальцем на девятку вместо семерки. И не стал вешать трубку. Я звонил по неверному номеру, но так и не повесил трубку, и тут жетон за десять лир с шумом упал внутрь, и линия соединилась.

– Алло! – сказал какой-то женский голос.

– Алло, куда я попал? – ответил я.

– Дом Ферхат-бея, – ответил голос. – А кто вы?

– Друг! – сказал я. – Хочу немного поговорить.

– Пожалуйста, – ответил голос. – Что случилось? – В голосе слышалось любопытство.