Владислав Броневский - Два голоса, или поминовение

Из этой пустой и холодной камеры
мне придется уйти вскорости —
в последний раз посмотреть на́ небо,
в последний раз улыбнуться молодости.

Сейчас жандармы придут за мной,
не говоря ни слова, выведут.
Надо стоять у стены крепостной,
не теряя солдатской выправки.

Умирать, когда ты молодой,
в двадцать лет еще не жалко.
Не сломленное ежедневной бедой
сердце вместит хоть десять залпов.

Потому что жизнь прекрасна и нова,
и жить стоило и стоит погибнуть,
если, как знамя, горда голова,
а выстрелы свет из груди твоей выбьют.

Надо уметь умереть красиво,
в наведенные дула смотреть надо смело!
Чтоб это и подлость поразило,
когда умолкнет грохот расстрела.

Сердце в груди не может вместиться —
грудь рассеки, коль она тесна!
Если мы крови будем страшиться,
придет ли победная наша весна?

Если песня не брызнет с кровью,
будет песней нам залпов свист.
Зубы стиснув и сдвинув брови,
в боевые ряды становись!

Топчут ногами, бьют прикладом?
Хлынула кровь, заливает рот?
Стену лбом прошибешь, если надо,
на Бастилию вспомнив поход.

Молотом в грудь? И грудь не треснет!
Для победы сил не жалей...
Будет радость и будет песня,
будет жизнь веселей и светлей.

Вы на фронтах умели умирать.
Вы Бельведер умели штурмом брать.
Но в вашу песнь победы не вплетался
тот крик, что сквозь решетки раздавался.

Шесть тысяч в тюрьмах говорят: «Откройте!»
И призывают вспомнить заключенных
в Щипёрно, в Хуще. Так и вы не бойтесь!
Я верю в торжество и дух сплоченных.

Вам Польша не досталась просто даром,
вы заплатили за свободу, славу.
Из-под копыт полиции, жандармов
вы вырывали гордую Варшаву.

От вас орлы двуглавые летели.
Вы заглушили стук и звон кандальный.
Но почему сегодня вновь при деле
в своем участке комиссар Кандальный?

И вот опять – да здравствует свобода!
Варшава встала в пулеметном дыме.
Но почему опять в крови народа
канальи те же самые? Кто с ними?

Кровавая река течет по маю,
по улицам, в полиции участках.
Я заклинаю вас, я заклинаю:
послушайте растоптанных, несчастных.

Штыки вонзите в эти стены смело!
Откройте тюрем сумрачные своды!
Варшава, слишком долго ты болела.
Вдохните запах огненный свободы!

На морях, на морях далеких,
над строем военных флотилий,
на широко развернутых крыльях,
на легких,
венчая корабль величавый,
всем ветрам подставляя тело, —
ты греческим кормчим шумела
бурею славы.

Твоих уст горячий выдох
поил тысячи грудей.

А потом лежали груды
юных, убитых.

О, значит, было надо,
чтобы меч разил распростертых, —
свободой сынов своих мертвых
повила Эллада.

Нике! В будничной давке
ты стала от нас далека.
Каменная, на подставке,
ты в Париже стоишь века.

Но, гневно стопою топая,
ты крылами рвешься в полет,
и мчится твой вихрь по Европе,
и кровь в моря течет.

Но наш образ не врежут в мрамор,
не умчал нас взмах твоих крыл:
век за веком берут задаром
нашу песню и кровь и пыл.

Мы солдаты без славы. Трудно
нам счеты свести с судьбой;
цепями прикованы к судну,
мы должны влачить нашу боль.

Мы гребем по течению Леты.
Но берег твердый где ж?
В нашем взоре скрыты стилеты,
в нашем сердце таится мятеж.

И за тысячным бедствием – знаю —
мы окончим кровавый путь:
за иною победой иная
раскуёт нам Греция грудь.

Из-за морей нам слышны стоны,
колонн военных тяжкий грохот,
а в небе рокот исступленный:
то самолеты над Марокко.

И снова лязг винтовок, щёлк их,
и снова строй штыков разверзся:
кровь алая Китаев желтых
течет до Индий и до Персий.

За углем, нефтью и рудою
сквозь кровь влекутся чьи-то руки,
живой поток растет грядою, —
все больше крови, больше муки.

Европа! Ночь висит глухая.
Но сон нейдет в глаза пустые,
дрожишь, как Макбет, кровь смывая, —
гляди: лес виселиц в Софии.