Джон Голсуорси - Девушка ждёт

Вдруг Динни сказала:

– Диана, нет его шляпы и пальто. Они лежали здесь на стуле.

Диана пошла в столовую и позвонила. Из кухни появилась пожилая горничная, вид у нее был испуганный.

– Мери, вы сегодня утром видели шляпу и пальто мистера Ферза?

– Нет, миссис Ферз.

– Когда вы сошли вниз?

– В семь часов.

– Вы не были в его комнате?

– Еще нет, миссис Ферз.

– Вчера вечером мне нездоровилось; я ночевала в комнате мисс Динни.

– Да, миссис Ферз.

Все трое поднялись наверх.

– Постучите в дверь.

Горничная постучала. Динни и Диана стояли рядом, Ответа не последовало.

– Постучите еще, погромче.

Горничная постучала несколько раз. Никто не отвечал. Диана отстранила ее и повернула ручку. Дверь отворилась. В комнате никого не было, но в ней царил такой беспорядок, словно здесь была драка. Валялась пустая грелка; повсюду был рассыпан пепел. Постель был смята, но, по-видимому, Ферз лежал, не раздеваясь. Все его вещи были на месте, он явно ничего с собой не взял. Женщины переглянулись.

– Мери, дайте нам поскорее позавтракать, – сказала наконец Диана. – Нам надо уйти.

– Да, миссис Ферз… я видела телефон.

– Уберите трубку и позаботьтесь, чтобы телефон починили; другим ничего не говорите. Скажите, что он уехал на день или на два. Приведите в порядок комнату, чтобы все выглядело как надо. Давайте поскорей оденемся, Динни.

Горничная ушла вниз.

– А деньги у него есть? – спросила Динни.

– Не знаю. Посмотрю, взял ли он чековую книжку.

Диана побежала по лестнице. Динни ждала. Минуту спустя Диана вернулась в холл.

– Нет, она лежит на бюро в столовой. Одевайтесь скорее!

Это означало… Что же это могло означать? В душе у Динни боролись надежда и страх. Она бросилась наверх.

Второпях они позавтракали и посоветовались, как быть дальше. Куда пойти?

– Только не в полицию, – сказала Динни.

– Конечно, нет.

– Я думаю, прежде всего нам надо поехать к дяде Адриану.

Они послали горничную за такси и отправились к Адриану. Еще не было и девяти. Они застали его за завтраком; он ел рыбу – в ней было столько костей, что чем больше ешь, тем больше остается на тарелке; только так и можно объяснить библейское чудо с семью корзинами, полными рыбы.

Адриан, который, казалось, совсем поседел за эти дни, выслушал их, набивая трубку; потом он сказал:

– Теперь предоставьте все это мне. Динни, ты можешь отвезти Диану в Кондафорд?

– Конечно.

– А можешь ты сначала попросить Алана Тасборо съездить в клинику и узнать, нет ли там Ферза, не говоря им, что он исчез? Вот адрес.

Динни кивнула.

Адриан поднес руку Дианы к губам.

– Дорогая, у вас совершенно измученный вид. Не волнуйтесь; отдохните там с детьми. Мы будем сообщать вам обо всем.

– Адриан, можно избежать шума в газетах?

– Постараемся. Я посоветуюсь с Хилери; сперва испробуем все другие пути. Сколько у него с собой денег?

– По последнему чеку он получил пять фунтов два дня назад; но вчера он весь день не был дома.

– Как он одет?

– Синее пальто, синий костюм, котелок.

– И вы не знаете, где он был вчера?

– Нет. До вчерашнего дня он вообще не выходил.

– Он еще состоит в каком-нибудь клубе?

– Нет.

– Кто-нибудь из старых друзей знает о его возвращении?

– Нет.

– И он не взял чековой книжки?.. Когда ты сможешь поймать этого молодого человека, Динни?

– Сейчас же, если я могу позвонить по телефону; он ночует у себя в клубе.

– Иди звони.

Динни позвонила и, вернувшись, сообщила, что Алан немедленно поедет в клинику и о результатах даст знать Адриану. В клинике Алан скажет, будто он старый друг Ферза и не знал, что тот уехал домой. Он попросит известить его, как только Ферз вернется, чтобы он мог приехать его повидать.

– Хорошо, детка, – сказал Адриан, – ты у меня умница. А теперь поезжайте, и присматривай там за Дианой. Оставь мне номер вашего телефона в Кондафорде.

Записав телефон, он проводил их до такси.

– Дядя Адриан самый добрый человек на свете.

– Никто этого не знает лучше меня, Динни.

Вернувшись на Окли-стрит, они поднялись наверх, чтобы собраться. Динни боялась, что Диана в последнюю минуту откажется ехать. Но та дала слово Адриану, и вскоре они отправились на вокзал. Обе были так измучены, что все полтора часа пути провели молча, каждая в своем углу. Динни только теперь поняла, чего ей все это стоило. И почему? Никто ни на кого не нападал, и даже шума особого не было. Как страшно действует на окружающих безумие! Какой ужас оно внушает, сколько причиняет страданий! Теперь, когда ей больше не грозила встреча с Ферзом, он снова вызывал в ней только жалость. Она представляла себе, как он бродит с помутившимся рассудком, не зная, где приклонить голову, и не имея подле себя никого, кто бы ему помог; на грани полного безумия или, может быть, уже по ту сторону этой грани. Самые ужасные трагедии всегда порождают страх. Преступность, проказа, безумие – все это пугает людей, а жертвы этих несчастий обречены на беспросветное одиночество, окружены всеобщим страхом. Со вчерашней ночи ей куда понятнее стали отчаянные слова Ферза о том заколдованном круге, в котором мечется человек, потерявший рассудок. Теперь она знала, что у нее не хватит ни сил, ни жестокости иметь дело с сумасшедшими; поняла она и почему так жестоко обращались с сумасшедшими в былые времена. Так ведут себя и собаки, – обезумев от страха, они набрасываются всей сворой на бешеного пса. Презрение к полоумным, жестокость и презрение – ведь это только самозащита, самозащита и месть за что-то такое, что оскорбляет человеческие чувства. И тем больше их жалеешь и тем страшнее о них думать. Поезд мчал ее все ближе к дому, к покою, а Динни все больше мучили противоречивые чувства – хотелось прогнать от себя всякую мысль о несчастном отщепенце, и было нестерпимо жаль его. Она поглядела на Диану, прикорнувшую напротив с закрытыми глазами. Что она сейчас чувствует? Ведь она связана с Ферзом воспоминаниями, законом, детьми. На лицо, обрамленное плотно прилегающей шляпкой, легли следы долгих испытаний – на нем появились морщинки и какая-то суровость. Судя по чуть заметному движению губ, она не спала. «Что ее поддерживает? – думала Динни. – Она не религиозна и, в общем, ни во что особенно не верит. На ее месте я бы бросила все и сбежала куда глаза глядят… Нет, пожалуй, не сбежала бы. Может быть, в каждом из нас живет какое-то чувство долга перед самим собой, оно-то и поддерживает в нас твердость и стойкость духа»