Элизабет Джейн Говард - Смятение

– Ты сказал ей?

– Не смог, старина, правда, не смог. Уже почти был готов, но не смог. – Потом, различив на лице брата выражение полного осуждающего недоверия, Эдвард прибавил: – Она же в любую минуту может родить, бога ради…

– Этого ты мне никогда не говорил!

– Ну так сейчас говорю. Я просто не в силах ее огорчить. Тем не менее, – добавил он спустя несколько мгновений, – формальности ей известны. Я никогда не лгал.

Повисло молчание. Эдварду удалось добраться до Ли Грин, уклоняясь от этого разговора за лихорадочным обсуждением конторских дел, по которым у них были разногласия, только он знал: Хью его спросит. Так же, как знал, что теперь в любую минуту он задаст следующий вопрос.

– Ребенок твой?

– Да.

– Боже! Ну и дела! – Тут он заметил, что брат одной рукой достает из кармана сигарету, удерживая руль другой рукой, причем самого его даже пробивает дрожь, и, сделав усилие, прибавил: – Бедный малый! Это ж кошмар, должно быть! – Сделав еще усилие (поскольку представить себе не мог, что у кого-то без этого мог бы быть ребенок), Хью выдавил из себя: – Ты, должно быть, очень крепко в нее влюбился.

И Эдвард признательно отозвался:

– Еще бы! Влюбился, и давно.

И пока они ехали обратно к дому, в котором больше не было Сибил, Хью больше не возвращался к этой теме.

– Мисс Миллимент, милая моя! Когда же это случилось?

– О-о… незадолго до Рождества, по-моему . На венке еще оставалось прилично ягод, а подснежники за воротами конюшни еще не взошли, так что, думаю, тогда и было. Я пользовалась чемоданом как подпоркой, и какое-то время он, казалось, служил сносно, пока, как сами можете видеть, не сломался от нагрузки.

Сломался, точно. Вилли, как только вошла в комнату мисс Миллимент в домике конюшни, сразу поняла, что во внимании нуждается не только кровать (поломка, ставшая причиной посещения), а вообще меблировка и практически все, чем владела мисс Миллимент. Открытая дверца платяного шкафа пьяно висела на одной петле, выставляя напоказ одежду, ту самую, в какой мисс Миллимент приехала два года назад и которая не только ощутимо нуждалась в чистке, но и, как предвидела Вилли, уже не подлежала починке. Тогда комнату торопливо обставили по указаниям Дюши, однако викторианское отношение той к спальням, занятым либо внуками, либо прислугой, зиждилось на том, что там не должно находиться ничего, кроме самого необходимого, необходимое же состояло из мебели, которую при любых иных обстоятельствах выбросили бы. Вилли вспомнила, как спрашивала мисс Миллимент, есть ли в комнате прикроватная лампа и письменный стол, и, когда мисс Миллимент ответила, что у нее нет ни того ни другого, Вилли просто распорядилась, чтобы эти вещи отправили в домик. Но прийти и взглянуть самой так и не удосужилась. Ей стало стыдно.

– Мне жаль, Виола, дорогая, что я доставляю столько хлопот.

– Вы тут ни при чем. Это моя промашка. – Опустившись у кровати на колени, Вилли попробовала вытащить зазубренную сломанную ножку кровати из чемодана, крышку которого та разворотила; матрац при этом неловко накренился почти до земли. – Это же до ужаса неудобно, представить себе не могу, как вы тут глаза-то сомкнуть могли. – Извлечь сломанную ножку не удалось, и, чувствуя вину за создавшееся положение в целом, она заявила: – По правде говоря, вы могли бы сказать мне раньше!

– Полагаю, должна была. Во всяком случае, это не ваша вина, Виола. Не могу позволить вам чувствовать такое.

И у Вилли появилось мимолетное ощущение, словно она вновь в школьном классе, где, случалось, она говорила одно, а чувствовала другое, – и это всегда было заметно.

Остаток того дня она провела за обустройством комнаты мисс Миллимент. Прежде всего это значило убедить Дюши. Много мебели можно было легко взять из той, что осталась от коттеджа «Груша», ничего не говоря свекрови, однако постепенно выяснилось еще одно постыдное обстоятельство: прислуга не убирала комнату мисс Миллимент, а утруждала себя лишь тем, что раз в неделю укладывала стопку чистых простыней на нижнюю ступеньку узкого крылечка. На все остальное белье, нуждавшееся в стирке, не обращали внимания, и Вилли обнаружила, что крошечная сырая ванная полна замоченных панталон, нижних рубашек и чулок, которые мисс Миллимент стирала в ванне, при том что возраст, грузность, близорукость и неумение сводили на нет ее способности заниматься домашними делами. Комната утопала в грязи и пропахла старой одеждой.