Мэри Уэстмакотт - Хлеб великанов

– Да, – кивнул Вернон. – Папа тоже говорил мне об этом.

– Значит, договорились?

Как они жестоки, думал Вернон. Просить его, зная, что все равно они поступят как хотят. Зачем же было звать его и притворяться?

Теперь в Эбботс-Пуиссантс будут жить посторонние.

Ничего. В один прекрасный день ему исполнится двадцать один год.

– Я иду на все это только ради тебя, дорогой, – заговорила Майра. – Жить здесь без папы было бы так печально, правда?

Она протянула к нему руки, но Вернон притворился, что не замечает ее призыва.

– Большое спасибо, дядя Сидни, за то, что вы сообщили мне… – с трудом вымолвил он и вышел из комнаты.

Вернон направился в сад и бродил там, пока не подошел к развалинам аббатства. Он сел, подпирая руками подбородок.

«Мама могла бы остаться здесь, если бы хотела! – думал он. – Но она мечтает уехать и жить в этом ужасном кирпичном доме с водосточными трубами, похожем на дом дяди Сидни. Ей никогда не нравился Эбботс-Пуиссантс. И зачем было притворяться, будто они поступают так ради меня. Мама вечно говорит неправду…»

Он весь кипел от негодования.

– Вернон, я тебя повсюду искала. Что случилось?

Это была Джо. Вернон все ей рассказал, надеясь, что она его поймет и посочувствует ему. Джо, к сожалению, его удивила:

– Ну а почему бы и нет? Почему тетя Майра не может пожить в Бирмингеме, если ей этого хочется? Ты несправедлив к ней. Почему она должна оставаться здесь только для того, чтобы ты приезжал сюда на каникулы? Ведь это ее деньги, так почему она не может тратить их, как ей хочется?

– Но, Джо, Эбботс-Пуиссантс…

– А что значит Эбботс-Пуиссантс для тети Майры? В глубине души она относится к нему так же, как ты – к дому дяди Сидни в Бирмингеме. Почему она должна на всем экономить, чтобы жить в Эбботс-Пуиссантс, раз ей этого не хочется? Если бы она была здесь счастлива с твоим отцом, тогда другое дело. А ведь это не так – мама мне однажды сказала. Я не люблю тетю Майру, но могу быть к ней справедливой. Это ее деньги – и тебе от этого никуда не деться!

Вернон молча смотрел на нее. Теперь они с Джо – противники. Каждый имеет свою точку зрения и не может понять другого.

– Женщинам часто приходится нелегко, – продолжала Джо. – Поэтому я на стороне тети Майры.

– На здоровье, – отозвался Вернон. – Можешь быть на ее стороне. Меня это не заботит.

Джо ушла, а Вернон остался сидеть на разрушенной стене древнего аббатства.

Впервые он задумался о дальнейшей жизни. Все стало таким ненадежным. Кто может сказать, что произойдет дальше?

Когда ему исполнится двадцать один год…

Да, но ни в чем нельзя быть уверенным.

То ли дело, когда он был ребенком! Няня, Бог, мистер Грин… Какими надежными они казались. А теперь их больше нет.

Конечно, Бог все еще здесь, но это уже не тот самый Бог.

Что произойдет со всеми, когда ему исполнится двадцать один? И что произойдет с ним самим?

Вернон чувствовал себя страшно одиноким. Папа и тетя Нина умерли. Остались только мама и дядя Сидни, но они… совсем не то. Он надеялся, что Джо его поймет. Увы, Джо в некоторых отношениях бывает очень странной…

Вернон стиснул кулаки. Все должно быть в по-рядке.

Когда ему исполнится двадцать один год…

Комнату наполнял сигаретный дым. Он плавал и клубился, создавая тонкую голубую пелену. В этой пелене звучали три голоса, обладатели которых спорили о методах улучшения человеческой расы и способах поощрения искусства – особенно искусства, отрицающего все существующие традиции.

Себастьян Левин, прислонившись к узорчатому мраморному камину городского особняка его матери, поучительно разглагольствовал, жестикулируя длинной желтой рукой, держащей сигарету. Он по-прежнему слегка шепелявил, но теперь это было едва заметно. Желтое монгольское лицо и оттопыренные уши выглядели почти так же, как одиннадцать лет назад. В двадцать два года он оставался тем же Себастьяном – уверенным в себе и схватывающим все на лету, с той же любовью к красоте и с тем же бесстрастным и безошибочным ощущением подлинных ценностей.

Перед ним в двух больших кожаных креслах расположились Вернон и Джо. Они очень походили друг на друга, словно скульптуры, отлитые в одинаковой, черно-белой цветовой гамме. Но, как и раньше, Джо выглядела более агрессивной, непокорной и энергичной. Вернон, лениво откинувшись в кресле и положив ноги на спинку другого кресла, пускал к потолку кольца дыма и задумчиво улыбался своим мыслям. Он лишь изредка вносил скупой вклад в беседу, ограничиваясь короткими фразами.