Мэри Уэстмакотт - Разлука весной

Оказалось, они говорили всего лишь о молочных стадах и о необходимости поддерживать в стране численность племенного поголовья.

Едва ли эта тема занимала хоть сколько-нибудь Лесли Шерстон, у которой не было ни особых познаний, ни интереса к подобного рода делам. Однако она слушала Родни очень внимательно, не отводя взгляда от раскрасневшегося и оживленного лица Родни.

– Родни, стоит ли докучать бедной миссис Шерстон такими вещами?

Тогда Шерстоны приехали в Крейминстер в первый раз – они еще не были близко знакомы.

Родни смутился, блеск в его глазах угас.

– Извините, – пробормотал он.

А Лесли Шерстон ответила быстро и резко, как она всегда говорила:

– Вы не правы, миссис Скюдамор. То, что рассказывал мистер Скюдамор, мне очень интересно.

Глаза ее сверкнули, и Джоан отметила про себя: «Да, это женщина с характером…»

И в этот момент к ним подбежала слегка запыхавшаяся Мирна Рэндольф и выпалила:

– Родни, дорогой, вы должны прийти и сыграть сет со мной. Мы вас ждем.

Она говорила в такой очаровательно повелительной манере, какую может позволить себе только по-настоящему хорошенькая девушка, потом взяла Родни за руки, подняла его и, улыбнувшись, утащила к теннисному корту. Даже не спросила, хотел этого Родни или нет!

Мирна шла рядом с ним, привычно держа его руку и заглядывая ему в лицо.

Все это прекрасно, сердито подумала Джоан, но мужчинам не нравятся девушки, которые так на них кидаются.

А потом, внезапно ощутив странный холодок, возразила себе, что, возможно, мужчинам это и по вкусу.

Она оглянулась и увидела, что Лесли Шерстон наблюдает за ней. Но взгляд ее больше не горел гневом. Скорее казалось, что она жалеет Джоан, что было по меньшей мере неуместно.

Джоан беспокойно заворочалась на своей узкой кровати. С чего она опять вспомнила Мирну Рэндольф? А, она пыталась понять, как относятся к ней люди. Мирна, наверное, испытывала к ней неприязнь. Ну что ж, пожалуйста. Девушка такого сорта при случае разобьет чью угодно семейную жизнь!

Ну ладно, ладно, чего теперь-то горячиться и беспокоиться?

Надо вставать и завтракать. Может, для разнообразия ей приготовят яйцо-пашот? Ей так надоели эти жесткие омлеты.

– Приготовить яйцо в воде? Вы имеете в виду сварить?

Джоан сказала, что нет. Она знала по опыту, что вареное яйцо в гостинице всегда оказывается крутым, и попыталась объяснить, как готовят яйцо-пашот. Индиец покачал головой:

– Если яйцо без скорлупы положить в воду, оно все растечется. Я приготовлю для госпожи отличное жареное яйцо.

Джоан съела два отличных жареных яйца, немного подгоревших по краям, с крепкими, твердыми бледными желтками. Вообще-то, подумала она, лучше бы омлет.

Завтрак закончился слишком быстро. Джоан спросила, нет ли каких-нибудь новостей о поезде. Индиец ответил, что нет.

Значит, сегодня все то же самое. Еще один долгий день.

Но сегодня, по крайней мере, она спланирует его разумно. Вся беда в том, что до сих пор она пыталась просто убить время.

Она ощущала себя пассажиром, ожидающим поезда на железнодорожной станции, – отсюда эти нервозность и тревога.

Предположим, она будет расценивать это время как период отдыха и строгой самодисциплины. Своего рода отшельничество. Так это называют католики. Отшельники уходили от мира и возвращались духовно обновленными.

Почему бы, думала Джоан, мне тоже не искать духовного обновления?

В последнее время, пожалуй, жизнь была слишком монотонной. Чересчур приятной, чересчур легкой.

Ей привиделась тень мисс Гилби, которая стояла рядом и говорила хорошо знакомым голосом фагота: «Дисциплина!»

На самом деле это она сказала Бланш Хэггард. Джоан же она заявила, правда, не слишком любезно:

– Не будь самодовольной, Джоан.

Это было несправедливо. Джоан вовсе не была самодовольной – не настолько она глупа. «Думай о других, моя дорогая, и не слишком много о самой себе». Что ж, она так и делала – всегда думала о других. Она редко думала о себе – и никогда не ставила себя на первое место. Она всегда была бескорыстной – заботилась о детях, о Родни.

Эверил!

Почему она вдруг подумала об Эверил?

Почему так ясно представила себе лицо старшей дочери – с вежливой, слегка презрительной улыбкой?

Нет сомнения, Эверил никогда должным образом не ценила свою мать. Ее слова, весьма саркастические, порой сильно раздражали. Нет, она не грубила, но…

А что но?

Этот спокойный, оценивающий взгляд, приподнятые брови. То, как Эверил тихо уходила из комнаты.