Олдос Хаксли - Время должно остановиться

– Andiamo! [42] Пойдемте! ( ит. ) – воскликнул он.

В его голосе при этом отчетливо прозвучало нечто, похожее на триумфальные нотки. Он не только свел счеты с Бруно за то, что произошло в машине, но и, по всей видимости, сразу лишил всяких шансов оказать на Себастьяна какое-либо влияние.

– Andiamo! – повторил за ним Бруно. – Я провожу вас до автомобиля и заберу свою сумку.

Подхватив чемодан Себастьяна, он направился к выходу. Двое последовали за ним.

Подавая звуковые сигналы мелодичным баритоном, «Изотта» медленно прокладывала себе дорогу вдоль полнившейся народом улицы. Себастьян натянул меховое покрывало повыше, чтобы прикрыть колени, и подумал, до чего же восхитительно все-таки быть богатым. А если разобраться, то если бы не идиотские политические взгляды отца…

– Старый смешной Бруно! – сказал его дядя ласково, снисходительным тоном. – Мне он почему-то всегда напоминает всех этих нелепых англосаксонских святых. Святого Виллибальда и святого Вунибальда, святую Уинну и святую Фридсвайду…

В его устах имена действительно звучали так забавно и нелепо, что Себастьян закатился от хохота.

– Но он безвредное и славное существо, – продолжал Юстас. – И если учесть, что причисляет себя к сонму так называемых Добрых людей, то даже не слишком скучен.

Прервав себя, он коснулся руки Себастьяна и указал в левое окно машины.

– Усыпальницы Медичи расположены там, – сказал он. – Вот и говори после этого о величайших произведениях искусства! Я на них уже смотреть не могу. Сегодня мой кумир – Донателло. Но, конечно же, правда и то, что чертовы надгробия принадлежат к числу наиболее выдающихся скульптур в мире. А там – ателье портного Росси, – без всякого перехода добавил он, снова показывая пальцем в окно. – Закажи ему хороший английский костюм, и он сошьет не хуже признанных мастеров с лондонской Сэвил-роу. Причем за полцены. Мы как-нибудь отвлечемся от осмотра достопримечательностей, чтобы он снял с тебя мерку для вечернего костюма.

Не осмеливаясь верить собственным ушам, Себастьян вопросительно посмотрел на него.

– Вы хотите сказать… О, спасибо, дядя Юстас! – воскликнул он, на что тот улыбнулся и закивал головой.

Юстас посмотрел на племянника и заметил в мелькавшем свете уличных фонарей, что его лицо раскраснелось от возбуждения, а в глазах вспыхнул живой огонь. Растроганный, он потрепал мальчика по коленке.

– Не стоит благодарности, – сказал он. – Если бы я числился в сборнике «Кто есть кто», где, увы, обо мне нет ни слова, то ты бы узнал, что к числу моих излюбленных хобби относится «по мере сил досаждать своему брату».

Они дружно и заговорщицки рассмеялись.

– А теперь, – воскликнул Юстас, – наклонись и посмотри через окно вверх, чтобы полюбоваться вторым по величине яйцом, когда-либо отложенным во всем мире.

Себастьян сделал, как ему было сказано, и увидел огромные глыбы мрамора, а поверх них – еще более внушительных размеров купол, уходивший в небо и терявшийся там, куда не достигал свет уличных фонарей. Ясно различимый у основания, выше он делался более непроницаемым и таинственным, чем сама ночь. Это была тоже церковь Преображения, но на этот раз не маленькое убожество, а огромное гармоничное и величавое сооружение.

– Сначала свет, – сказал Юстас, поводя пухлым пальцем, – а потом все скрывается во мраке.

Себастьян посмотрел на него в невольном изумлении. Он тоже видел это…

– Как зеркальное уравнение, – продолжал дядя. – Ты начинаешь, имея значения для «x» и «у», а в итоге получаешь неизвестную величину. Нет света более романтичного, чем этот.

– Я прежде не встречал никого, кто заметил бы это, как и я сам, – признался Себастьян.

– Оптимист! – улыбнулся Юстас с видом усталой мудрости. До чего же занятно быть молодым и пребывать в убеждении каждый раз, обнаруживая нечто новое или просто теряя невинность, что ничего подобного прежде ни с кем не происходило! – Между прочим, все викторианские граверы и рисовальщики прекрасно это знали. Их пейзажи с горами и руинами замков темнее вверху, чем в нижней части. Но это не делает зеркальное уравнение менее занимательным и ценным.

Наступила небольшая пауза. Машина свернула с соборной площади в улочку, оказавшуюся еще более узкой и переполненной пешеходами, чем та, по которой они отъезжали от вокзала.

– Я написал об этом стихотворение, – решился наконец сделать признание Себастьян.

– Не одно из тех, что ты прислал мне на Рождество?