Мигель де Унамуно - Туман

– А на что мы будем жить?

– На мои заработки, пока не станешь зарабатывать ты сам.

– На твои заработки?

– Да, на заработки от ненавистной музыки!

– На твои деньги? Вот уж это пет! Никогда! Никогда! Все, что угодно, только не на твои заработки! Я стану искать работу, стану искать, а пока подождем…

– Подождем, подождем… а годы-то идут! – воскликнула Эухения, стуча каблучком об пол, каблучком той самой ноги, на которой покоилась рука Маурисио.

А он, почувствовав это, снял руку с коленки, но только для того, чтобы обнять Эухению за шею и поиграть одной из серег. Девушка не стала ему мешать.

– Послушай, Эухения, для забавы ты можешь разок-другой сделать глазки этому сопляку.

– Маурисио!

– Ты права, не сердись, любовь моя! – И он притянул к себе голову Эухении, нашел ее губы и, закрыв глаза, припал к ним долгим, влажным поцелуем.

– Маурисио!

Он поцеловал ее глаза.

– Так больше продолжаться не может, Маурисио!

– Почему? Разве бывает лучше, чем сейчас? Ведь нам никогда лучше не будет.

– Говорю тебе, так больше продолжаться не может. Ты должен найти работу. Я ненавижу музыку.

Она, бедняжка, смутно чувствовала, не отдавая себе в том отчета, что музыка – это вечная подготовка, подготовка к победе, которой никогда не будет, вечная дорога, не кончающаяся никогда. Ей опротивела музыка.

– Я буду искать работу, Эухения, буду искать работу.

– Ты всегда говоришь одно и то же, но ничего не меняется.

– Ты так думаешь?

– Нет, я знаю, ты по сути просто лентяй, и придется мне искать для тебя работу. Конечно, ведь вам, мужчинам, легче ждать!

– Это ты так думаешь…

– Да, да, я хорошо знаю, о чем говорю. И повторяю тебе, у меня нет никакого желания видеть умоляющие глаза дона Аугусто, глаза голодной собаки…

– Что за сравнение, деточка!

– А сейчас, – она поднялась и отвела его руку, – выйди для успокоения на воздух. Тебе это очень нужно!

– Эухения! Эухения! – прошептал он прерывистым лихорадочным голосом ей на ухо. – Если бы ты меня любила…

– Кому надо поучиться любить, так это тебе, Маурисио. Любить – и заодно быть мужчиной! Ищи работу и решайся быстрее: если не найдешь, работать буду я; но решай скорее, иначе…

– Что иначе?

– Ничего! Но с этим надо покончить!

И, не дав ему ответить, она вышла из каморки. Поравнявшись с привратницей, Эухения сказала:

– Ваш племянник остался там, сеньора Марта, скажите ему, чтобы он наконец решился.

И Эухения, высоко подняв голову, вышла на улицу, А там шарманка визгливо играла залихватскую польку, «Ужас! Ужас! Ужас!» – проговорила девушка и не пошла, а почти побежала по улице.

На следующий день, после визита к Эухении, в тот же самый час, когда она в каморке подгоняла своего ленивого обожателя, Аугусто, которому надо было с кем-то поделиться, направился в казино повидать Виктора.

Другим, совсем другим человеком чувствовал себя Аугусто, как будто явившийся пред ним образ сильной женщины – а глаза Эухении излучали силу – перевернул всю его душу, как плуг землю, и открыл в нем скрытый доселе источник. Он тверже ступал по земле, оп дышал свободнее.

«У меня появилась цель, направление в жизни, – говорил он себе, – завоевать эту девушку или дать ей завоевать меня. А это одно и то же. В любви все равно: быть победителем или побежденным. Хотя нет! Нет! Сейчас быть побежденным – значит уступить другому. Да, другому, потому что, без сомнения, есть другой. Другой? А кто этот другой? Быть может, другой – это тоже я? Я поклонник, искатель, а другой… другой, как мне кажется, уже не поклонник и не искатель, он не добивается и не ищет, он уже нашел. Конечно, нашел не более, чем любовь прелестной Эухении. Не более?…»

Женское тело, излучавшее свежесть, здоровье и радость, промелькнуло рядом и, прервав его монолог, увлекло Аугусто за собою. Почти машинально он следовал за женщиной, за этим телом, продолжая рассуждать.

«Какая красивая! Эта, и та тоже, и другая. А тот, другой, наверное, не добивается и не ищет, а его добиваются и ищут. Возможно, он ее и не стоит… Но что за прелесть эта девочка! Откуда взяла она такие глаза? Почти как у Эухении! Как сладко, наверное, забыть о жизни и смерти в ее объятьях! Покачиваться в ее объятьях, как на теплых волнах! Другой! Но другой – это не возлюбленный Эухении, не тот, кого она любит, другой – это я. Да, другой – это я, я!»

Когда Аугусто пришел к заключению, что он-то и есть другой, девушка, за которой он следовал, вошла в дом. Аугусто остановился и оглядел здание. И только тогда понял, что шел следом за девушкой. Ах, да, ведь он хотел идти в казино, надо отправиться туда. И он продолжал думать: