Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

– Ты что это держишь, – спросил он, – что за пакет?

И тут Рита с увлечением изложила ему всю свою деловую программу. Он слушал невнимательно, думая о своем и мотая головой, как если бы у него болели зубы. Когда она кончила, он сказал:

– Ты вот что, преподнеси эти свои носки коридорным, чтоб не морочили нам голову. И скорей возвращайся.

– Милый мой, – сказала Рита, кладя голову ему на плечо, – конечно.

Она выпорхнула из номера и помчалась к Евдокии Спиридонове.

– Ага, – сказала Евдокия Спиридоновна, – наголенки! А что с имя без носков делать?

– Распускать и надвязывать, – внушительно сказала Рита.

– Двойные, носки-то? – с профессиональной заинтересованностью спросила Евдокия Спиридоновна.

– Хватит одинарных, – лаконично ответила Рита.

– Тут тебя твой Давид спрашивал, – сказала Евдокия Спиридоновна, поджимая губы. – Интересуется, где ты.

– Вот что, – сказала Рита. – Мы с вами занимаемся делом. А Давиду обо мне не говорите. Я буду днем приходить.

Лицо Евдокии Спиридоновны выразило удовлетворение. Рита обратилась к ней, точно рассчитав надежность операции. Евдокия Спиридоновна давно невзлюбила Гогуа. И дело было не в тех беспокойствах, которые естественно причиняет хозяйке любой жилец. Дело было тоньше и серьезнее. Считая, что элегантная вежливость есть признак шика, Гогуа стал при первом же знакомстве величать ее по имени-отчеству. Но выговаривал он и то и другое совершенно своеобразно. Произнося имя, он делал ударение на втором слоге, придавая при этом протяженность звучания последнему. А отчество он несколько сокращал, и получалось так: Евдохия Спэрдоновна. Евдокия Спиридоновна принимала это за иронию и обижалась.

Однажды она не выдержала, вспыхнула и сказала ему прямо:

– Вы, батюшка, бросьте мне грубить, я человек старый.

Гогуа, не понимая, чего от него хотят, сказал:

– Хорошо, дорогая, я буду вас называть мадам Спэрдонова.

И теперь, в результате разговора с Ритой вполне разобравшись в перемене, происшедшей в их отношениях, Евдокия Спиридоновна торжествовала.

– Только имейте в виду, Евдокия Спиридоновна, работа срочная, – заключила Рита. – Вы уж не теряйте времени. Вот и ночью во время тревоги не спится и очень приятно повязать.

И Рита устремилась домой к дяде Альберту.

– Что произошло? – спросил Альберт Ефимович, подозрительно оглядывая ее. Тетя Соня тоже оглядела ее через пенсне и сказала:

– С тобой что-то произошло!

– Есть очень хочется, – сказала Рита.

– Гм, – ответил Альберт Ефимович, – а что еще слышно?

Изложивши суть дела, Рита добавила:

– Во-первых, гетр у нас теперь навалом. А во-вторых – чтоб я о вашем Гогуа больше не слышала. Я на этом деле имела те радости. С меня хватит.

– Не понимаю, какие радости и почему те, – спросил Альберт Ефимович, притворяясь ребенком.

– А вот вы бы сами попробовали, – сказала Рита, раздражаясь.

– Интересно, как бы он мог это попробовать, – сказала тетя Соня, вздыхая своим большим бюстом.

– Не знаю, не знаю, – сказала Рита, смазывая вопрос.

От злости она почувствовала себя совсем голодной и, невежливо хлопнув дверью, вышла на кухню.

– Я спрашиваю, – крикнула она, – есть какая-нибудь еда? Где тушенка?

– Какая тушенка? – спросил дядя Альберт.

– Хорошо, – сказала Рита, с жующим ртом выходя из кухни. – Запомните, мои дорогие, – дело сейчас веду я. Кроме того, в воскресенье вы устраиваете хороший обед. И я привожу сюда Юру. И имейте в виду, что он тихий и скромный и с ним нужно обращаться очень бережно.

«Боже мой! – вдруг подумала она. – Какое счастье, что там есть ванна! Сейчас я помоюсь как следует и окончательно».

– И чтоб была свиная тушенка, – добавила Рита и устремилась в «Метрополь».

Несколько дней прошли в хлопотах, в результате которых деловая машина заработала бесперебойно.

«Надо привести еще в порядок квартиру, – думала Рита. – Ведь потом, когда все это кончится, мы переедем ко мне, с Юрой».

А ночью она клала голову ему на плечо, а задранную ногу – коленом на живот.

В воскресенье они отправились к дяде Альберту.

Полные щеки дяди Альберта были гладко выбриты и приятно вздрагивали. Тетя Соня была парадно одета во все черное. Над комодом висели фотографии бабушки и дедушки в ореховых рамах. Подсвечники блестели, и стол был покрыт скатертью.

– Очень приятно познакомиться, – сказал Альберт Ефимович.

– Очень приятно, – повторила сильным голосом тетя Соня, разглядывая гостя через пенсне на черном шнурке.