Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

– Я не могу – они кусаются, – говорила она с гневом.

– Кто кусается, дорогая? – тревожно спрашивал полупроснувшийся Гогуа. – Ага, вот эти?

И они занимались не без увлечения давлением клопов, от которого утром на простыне оказывались многочисленные коричневые следы, напоминавшие маленькие кометы.

Из-за тонкой перегородки слышался голос Евдокии Спиридоновны:

– Опять эти дурью маются, людям спать не дают.

– Я вас убедительно просил, – кричал Гогуа за перегородку, – я вас просил перешпарить этих животных.

– Да некого шпарить тут, – отвечала Евдокия Спиридоновна, – они в стене сидят. Как ее шпарить, стену-то? Для этого дрансбой нужен пожарный.

– Переедем к тебе, дорогая, – говорил Гогуа.

«Ну да, – думала Рита, – так сейчас и поехали. Чтоб весь двор тебя, красавчика, видел».

А когда она, измученная, засыпала, ее будил Гогуа. При первых звуках сирены он просыпался и, мечась по комнате, старался на ходу натянуть брюки. Его скачущая на одной ноге фигура, поросшая густыми волосами, приводила на ум лапифов, кентавров и бег свободных лошадей на картине французского художника Жерико.

– Пойдем, дорогая, – просил Гогуа, хватая свой портфель, – я скорее отведу тебя в убежище.

– Отцепись, – говорила Рита, – я спать хочу.

– Опять Господь гневается, – слышался из-за перегородки голос Евдокии Спиридоновны.

– Какой Господь, – в отчаянии кричал Гогуа, – зачем ему гневаться?!

– Давид, не надо бегать по комнате, – говорила Рита. – Посиди, пожалуйста.

И Гогуа, поглядев искоса вверх, в направлении не то потолка, не то разгневанного Господа, присаживался на табурет под защиту фикусовых листьев.

Запечатав письмо, Рита почувствовала облегчение. Затем она бросилась в аптеку дяди Альберта.

– Дядя, мне срочно нужны гетры, – сказала она.

– Зачем тебе гетры, – уклончиво ответил дядя Альберт, – сейчас тепло.

– У меня нет времени. Здесь что-нибудь есть?

– Ну, предположим, есть, – сказал дядя Альберт.

– Мы еще долго будем разговаривать? – сказала Рита и, захватив пакет с двадцатью парами наголенников, помчалась в «Метрополь».

Сперва она разыскала Васеньку. Тот посмотрел наголенники, всунул в один из них кулак, который вышел наружу, и сказал:

– Так тут нога будет в дырку пролазить.

– Ох, – сказала Рита, – но мы же из них сделаем носки. Вам нужны носки?

– Носки нам нужны, – сказал Васенька.

Рита вспомнила, что Евдокия Спиридоновна среди своих фикусов постоянно занималась вязанием.

– Так вот, – веско заявила она, – носки будут. Все у нас будет абсолютно честно.

Вася, человек проницательный по самой своей профессии, понял, что действительно все будет абсолютно честно, и сказал, прикидывая в уме:

– Нам много нужно.

– Будет много, – сказала Рита.

Творческая энергия тянула ее немедленно нанести визит Евдокии Спиридоновне, тем более что Гогуа обычно днем разъезжал по делам и не было особого риска нарваться на него.

«Ну, а если даже нарвусь, – подумала Рита, – скажу, что пришла прощаться». Тут она вспомнила о его волосах и сразу же по какой-то омономической ассоциации увидела голую гладкую грудь Музыканта и ощутила с удивительной ясностью, как она самыми кончиками пальцев упирается в эту грудь.

В это время она уже взбегала по лестнице к номеру.

Музыкант сидел на кровати, опустивши голову на руки. Услышав шаги, он обернулся.

– Все-таки это была бы нелепая комбинация, – сказал он. – Конечно, через это надо пройти. Но в таком возрасте страшно привязываются. А что потом делать? Сколько тебе лет?

– Двадцать шесть, – сказала Рита, – но это такие глупости.

– Ты думаешь? – спросил Музыкант и мрачно покивал головой. – Двадцать шесть и шестнадцать! Нет, это совсем не глупости. Ну, раз-два для начала… А потом? Ведь если это продолжится, то может быть просто трагедия.

– Что-что? – спросила ошеломленная Рита. – Ты про что? Я ничего не понимаю.

– Ладно. – Музыкант махнул рукой и оглядел ее. Лицо у нее было усталое и голодное.

– Ты ела сегодня? – спросил он.

– Да это неважно, – сказала Рита. – Вот ты опять, конечно, ничего не ел. Можно я тебя покормлю?

«Ох, не нравится мне это, – думал Музыкант, – конечно, трагедия. Такая баба снаружи, а тут, кажется, еще и внутри. И если все это сваливается на мальчишку?.. Правда, в таком возрасте они ни хрена не разбираются, что внутри. И все-таки бедняга просто не мог бы оторваться от нее. И в таких случаях надо кончать, пока не поздно. Да, кончать!»