Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Музыкант, наткнувшись на Риту, отбросил ее, но она успела вцепиться в его рукав и сказала, сверкая глазами:

– Вот я тебе сейчас дам, балда такая, морду тебе набить мало!

Двери соседних квартир были открыты, из них выглядывали жильцы. Музыкант стоял на площадке, расставив руки. Нижняя губа его была отдернута книзу и зубы были очень видны. Он огляделся по сторонам, и двери стали закрываться.

– А с тобой, – обратился он к Рите, – я еще поговорю.

– Это я с тобой поговорю, – сказала Рита, тяжело дыша, и подумала: «Все-таки он очень милый».

Они вернулись в столовую. Дядя Альберт лежал на диване, держа руку на сердце. Тетя Соня стояла посреди комнаты. Свисая с ее гранитного бюста, на шнурке раскачивалось пенсне.

Музыкант сел в кресло и сказал:

– Курить есть? – и через полсекунды произнес: – Ну?

Дядя Альберт с неожиданной легкостью вскочил с дивана, исчез на кухне и принес Музыканту пачку «Честерфилда». Музыкант закурил и, пока Рита и тетя Соня приводили в порядок комнату, отдыхал.

«Вот она, любовь, – думал он. – Бедный мальчик!»

Когда они поднялись в метрополевский номер, никакого разговора у них не состоялось. Музыкант успел, поразмыслив, разобраться в ситуации, и выяснять по этому вопросу ему было нечего. Рита, будучи неглупой девушкой, поняла, что он достаточно проник в истинную суть дела и что он не будет вязаться к пустякам.

Все-таки, когда они улеглись спать и он удобно устроился сверху, он, получая удовольствие, основательно придушил ее. Рита захрипела, но решила, что это нужно перетерпеть.

В последующие дни Рита развернула интенсивную деятельность. Ей нужно было запастись поллитровыми бутылками. Она припомнила, что в некоторых кабинетах ее многоэтажного учреждения во время утренних уборок обнаруживаются такие бутылки. Она наладила связь с уборщицами, и бутылки потекли непрерывным током. Они поступали к Васеньке, который наполнял их согласно законным литерным талонам. Затем, уже в наполненном виде, они транспортировались к дяде Альберту, который осуществлял дальнейшие этапы этого налаженного цикла. Он же платил за надвязку носков, которые Евдокия Спиридоновна приносила к нему на квартиру. При этом она сообщала, что Гогуа вернулся домой третьего дня очень строгий, посылал ее в аптеку за одеколоном и свинцовыми примочками, а когда ничего этого не оказалось, грозил зарезать аптекаря и т. д., и т. п.

Рита выслушивала подобные отчеты между делом, лихорадочно думая при этом о более актуальных вопросах.

Она сильно изменилась за последнее время. Это прежде она была наивная девушка, одинокая, как собака, которой хочется душевной теплоты от кого угодно. Теперь это была тигрица, которая вьет свое гнездо. Вечерами с дядей Альбертом она говорила металлическим голосом, и дядя Альберт, побегав по комнате и полежав на диване, выдавал ей названную сумму.

– А вы, тетя Соня, вообще молчите, а то мы поговорим сейчас о вашей свиной тушенке, – говорила Рита, и тетя Соня, вздымая бюст и роняя пенсне на шнурке, уходила на кухню, чтобы избежать неприятного разговора.

Рита появлялась в «Метрополе» измученная, голодная и сияющая.

– Не сердись, – говорила она Музыканту, – что я такая задрипанная и зачуханная. Тебе нужно, чтоб я была свеженькая, веселенькая, молоденькая.

– А зачем веселенькая и молоденькая, – говорил задумчиво Музыкант. – Наоборот, я представляю себе, что именно немножко измученная, даже немножко дохлая женщина, и не всегда доступная, могла бы особенно потрясти такого мальчика, как Роня. Это такой духовной развалине, как я, нужна, может быть, такая девчонка, у которой еще одни соски торчат на пустом месте и с которой глупость так и капает. Нет, Роня не мог бы на такую молиться.

– Какой Роня, – тревожно спросила Рита, – что это опять за разговор?

– Роня – это мой брат, – сказал Музыкант, – собственно, это для него все и делается.

– Где он? Ты хочешь выслать ему немного денег? – спросила Рита.

– Он убит, – сказал Музыкант.

– Что с тобой? – Рита испуганно оглядела Музыканта.

– А со мной ничего, – сказал Музыкант, – видишь, – жив-здоров.

Желая разобраться в ситуации, чтобы не наделать ошибок, Рита подавила естественное раздражение, вызванное тем, что надо мысленно отвлечься от серьезных дел и осторожно, понимая, что имеет дело с капризничающим мужчиной, приступила к выяснению вопроса.

– А я не считаю нужным скрывать, – сказал Музыкант, – ты хорошая баба, и я хотел бы, чтоб эти удовольствия имел Роня, и я совершенно не допущу, чтоб их имел кто-нибудь другой… Лучше я тебе голову провалю.