Элизабет Гаскелл - Север и Юг

Она встала, и благостное умиротворение снизошло на нее, успокоив сердце и душу. Как пишут в книгах, ее лицо стало «спокойным, будто выточенным из мрамора». В гостиную вошла Диксон.

– Разрешите, мисс Маргарет? Слуга миссис Торнтон принес водяной матрац. Наверное, поздно беспокоить хозяйку. Я думаю, она уже заснула. Но завтра эта вещь прекрасно ей послужит.

– Хорошо, – согласилась Маргарет. – Передай посыльному нашу благодарность.

Диксон покинула комнату, но вскоре вернулась.

– Извините, мисс Маргарет, он говорит, что ему велено разузнать, как вы себя чувствуете. Я поначалу думала, что он имеет в виду хозяйку. Но парень сказал, что миссис Торнтон интересовало именно ваше самочувствие.

– Мое? – выпрямив спину, спросила Маргарет. – Со мной все в порядке. Передай ему, что я чувствую себя прекрасно.

Вопреки ее словам, лицо девушки было мертвенно-бледным, как носовой платок, а голова нещадно болела.

Мистер Хейл вернулся в гостиную. Жена уснула, и ему захотелось, чтобы Маргарет развлекла его забавными историями и новостями. Она с ласковым терпением, не жалуясь на боль и усталость, выискивала интересные темы для беседы, ни словом не обмолвившись о бунте на фабрике Мальборо. Воспоминания о столкновении с забастовщиками вызывали у нее тошноту.

– Спокойной ночи, Маргарет, – наконец сказал отец. – Я использую каждую возможность, чтобы выспаться. Мне ведь нужно работать. Но ты выглядишь очень бледной. Наверное, сказываются твои ночные дежурства у постели матери. Если ей что-то понадобится, я разбужу Диксон. Ступай в кровать и как следует выспись. Мне кажется, что тебе это очень нужно.

– Спокойной ночи, папа.

Маргарет вновь поникла. Вымученная улыбка угасла, глаза потускнели от сильной боли. Девушка позволила себе расслабиться. До утра она могла чувствовать себя больной и усталой.

Она легла в постель и замерла в неподвижной позе. Чтобы пошевелить хотя бы пальцем, требовалось неимоверное усилие, на которое она была не способна. Утомленная, потрясенная до глубины души, Маргарет не могла уснуть. Какие-то пустые мысли лихорадочно кружились в ее голове, тревожа ее на грани сна и яви. Изможденная до предела, она по-прежнему была не одна. Незнакомые люди с искаженными от гнева лицами свирепо смотрели на нее, угрожая лишить ее жизни, а она переживала глубокий стыд, оттого что стала объектом общего внимания. Ее стыд был настолько острым, что она была готова зарыться в землю, но ей никак не удавалось убежать от немигающих взоров этих сотен глаз.

На следующее утро Маргарет с трудом заставила себя подняться, благодаря небеса, что эта ночь наконец миновала. Она проснулась совершенно не отдохнувшая. Для других обитателей дома утро выдалось хорошим. Мать уже занималась своими делами в гостиной. Слабый бриз разгонял горячий воздух, и хотя рядом не было деревьев и Маргарет не могла видеть, как ветер играет с листвой, ей нравилось воображать, что где-то у обочины дорог, в густых зеленых зарослях, звучит приятный шелест, мысль о котором пробуждала в сердце эхо доброй и далекой радости.

После обеда она занималась рукоделием в комнате миссис Хейл. После полуденного сна матери она должна была помочь ей переодеться, а затем сходить к Бесси Хиггинс. Кроме прочего, ей нужно было изгнать все воспоминания о семействе Торнтонов, хотя они по-прежнему донимали ее. Время от времени горячий румянец заливал ее бледное лицо, словно солнечный луч, скользивший по облакам, быстро летящим над морем.

Диксон тихо открыла дверь и прокралась на цыпочках к Маргарет, сидевшей у зашторенного окна.

– Мисс, к вам пришел мистер Торнтон. Он в гостиной.

Маргарет выронила шитье из рук.

– Он спрашивает меня? А папа дома?

– Да, ему нужны вы. А хозяин ушел.

– Ладно, я выйду, – тихо ответила Маргарет, но пошла не сразу.

Мистер Торнтон стоял у окна спиной к двери. Казалось, что он наблюдал за какой-то уличной сценой. Но, по правде говоря, он пытался преодолеть свой страх. Его сердце бешено билось в груди при одной лишь мысли о появлении Маргарет. Он не мог забыть прикосновений ее рук и те свои чувства. А воспоминания о том, как ее тело прижималось к нему, пульсировали в нем горячими волнами. Вся его решимость и самообладание плавились в них, словно воск на огне. Он боялся обернуться, пойти ей навстречу и, протянув руки, приветствовать ее с безмолвной просьбой укрыться в его объятиях, как она сделала это днем раньше, пусть даже по воле обстоятельств. Пульс громко отдавался в ушах. Будучи сильным мужчиной, он тем не менее страшился того, что хотел сказать, – и еще больше того, что мог услышать в ответ. Возможно, она снова прильнет к нему и, покраснев, затрепещет в его руках, позволит даровать ей покой и приют. Мистер Торнтон пылал от нетерпения при мысли, что она так и поступит, но уже в следующее мгновение боялся страстного отказа, одна только мысль о котором иссушала его будущее таким мертвенным унынием, что он отказывался думать об этом. Джон вздрогнул и обернулся, почувствовав присутствие другого человека в комнате. Маргарет вошла так тихо, что он не услышал ее. Уличный шум помешал ему уловить шорох мягкого муслинового платья.