Элизабет Гаскелл - Север и Юг

– И, исходя из этого, спасенный джентльмен не может выразить свою благодарность? – возмутился мистер Торнтон, голос которого теперь звучал высокомерно. – Вы хотите лишить меня права на выражение чувств?

– Я уважаю ваше право, но говорю, что вы унижаете меня подобным разговором, – гордо ответила Маргарет. – Ведь вы вообразили, будто я руководствовалась не просто женским инстинктом, а… – Внезапно долго сдерживаемые слезы подступили к ее глазам, отчего голос стал звучать несколько глуше: – Вы думаете, что меня побуждали какие-то особые чувства! Но любой мужчина в той толпе, любой бедолага бунтарь вызывал у меня столько же сострадания, сколько и вы. Я сделала бы для них все, что смогла бы.

– Вы можете не продолжать, мисс Хейл. Я уже понял, что вы не питаете ко мне никаких симпатий. Теперь я знаю, что ваш благородный поступок был продиктован чувством справедливости, поскольку даже презираемый вами хозяин фабрики может подвергаться притеснениям. Однако позвольте сказать: вы ошибаетесь, потому что совершенно неправильно судите обо мне.

– Я вас не сужу, – ответила она, опираясь руками о стол. – Вы мне не интересны.

Его грубые намеки вызвали у Маргарет такую сильную волну негодования, что она почувствовала слабость.

– Вы просто пристрастны ко мне и несправедливы.

Она поджала губы. Ей не следовало отвечать на такие обвинения. А он, несмотря на свои грубые слова, готов был броситься к ногам Маргарет, чтобы умолять ее о прощении за раненную им гордость. Мистер Торнтон ждал ответа, но она молчала и не двигалась. Он вытерпел бы ее слезы и даже насмешки, однако молчание было невыносимым. Он взял свою шляпу.

– Еще одно слово. Прошу вас выслушать меня. Даже если бы мне захотелось избавиться от своей любви, я не смог бы сделать этого. Я никого не любил в своей жизни – был слишком занят, мои мысли всегда вращались вокруг других дел. Но теперь я люблю. И буду любить вас всегда. Не бойтесь. Я не собираюсь преследовать вас.

– А я и не боюсь, – выпрямив спину, ответила она. – Никто еще не смел быть дерзким со мной! И такого никогда не будет. Но поскольку вы всегда по-дружески относились к моему отцу, давайте не будем сердиться друг на друга.

Ее голос звучал по-женски мягко.

– Умоляю вас, не срывайте на нем злость.

Очевидно, он не обратил внимания на ее слова. Разгладив поля шляпы и не заметив протянутую руку Маргарет, он резко повернулся и вышел из комнаты. Впрочем, перед уходом Маргарет успела бросить взгляд на его лицо. И когда мистер Торнтон ушел, ей подумалось, что она увидела блеск непролитых слез в его глазах. Ее гордая неприязнь сменилась добрым, но каким-то болезненным чувством, возникшим как упрек за горькую обиду другого человека.

– Но чем я могу помочь? – спросила она себя. – Он никогда не нравился мне. Я была вежливой, но не скрывала своего безразличия. У меня и мыслей не было о нашем возможном союзе, я всегда была с ним искренна. Он ошибся в том, что произошло вчера. Однако это не моя вина. Я снова поступила бы так же, несмотря на последующие затруднения и девичий стыд.

Маргарет недоумевала – неужели все предложения руки и сердца были такими неожиданными и неприятными, как в ее случае? Она невольно сравнивала мистера Леннокса с мистером Торнтоном. Оставалось лишь сожалеть, что Генри принял ее дружбу за выражение другого чувства. И это сожаление возникало всякий раз, когда она вспоминала их последнюю встречу. Однако теперь, когда голос мистера Торнтона все еще отдавался эхом в гостиной, она чувствовала себя ошеломленной, точнее, впечатленной. Мистер Леннокс лишь однажды и, можно сказать, слегка переступил границу между дружбой и любовью. В следующий момент он сожалел об этом так же сильно, как она сама, хотя и по другим причинам. В отношениях с мистером Торнтоном у Маргарет не было предварительной дружбы. Наоборот, их общение сопровождалось продолжительной серией пикировок и противостояния. Из-за столкновения мнений она всегда считала, что мистер Торнтон не прислушивался к ней и не воспринимал ее как личность. Маргарет бросала вызов его силе характера, его необузданному духу предпринимательства, и он с презрением игнорировал ее протесты до тех пор, пока она не почувствовала усталость от бесполезных усилий.