Элизабет Гаскелл - Север и Юг

– Диксон, я больше не буду обижать тебя и ссориться с тобой.

– Вам и не придется. Если я брюзжу иногда, то только себе под нос, приватно, так сказать. Эдакая маленькая беседа с собой, потому что здесь мне не с кем говорить! А когда вы сердитесь, то очень напоминаете мастера Фредерика. Я всегда готова впустить вас в свое сердце, видя на вашем лице эти грозные гримасы брата, скользящие, словно тучи. Но вам пора идти. Я присмотрю за хозяйкой. Что касается хозяина, то по возвращении ему будет достаточно книг.

– Я уже ухожу, – сказала Маргарет.

Она еще минуту стояла рядом с Диксон, боясь выплеснуть наружу свои чувства. Затем, поцеловав служанку, быстро вышла из комнаты.

– Благослови тебя Господь, – прошептала пожилая женщина. – Эта девочка ласковая. Я люблю только троих из них: хозяйку, мастера Фредерика и Маргарет. Только их, и все. Остальных можно повесить, потому что я не знаю, зачем они нужны в этом мире. Хозяин родился, чтобы жениться на хозяйке. Если бы я знала, что он заботится о ней от всей души, то полюбила бы и его. Но он ничего не делает для нее, только читает и читает, думает и думает. А к чему это привело? Многие из его друзей, которые поменьше читали и думали, стали ректорами, деканами и прочими академиками. И этот тоже мог бы, если бы заботился о хозяйке, а не читал и не думал бы о всякой ерунде.

Услышав, как хлопнула дверь, служанка подошла к окну.

– Вот она, наша девочка! Бедная юная леди! Когда год назад она вернулась в Хелстон, на ее одежду было приятно посмотреть. А теперь каким поношенным выглядит ее платье! Да, в прежней лондонской жизни она не имела в своем гардеробе штопаных носков и застиранных перчаток. Эх, судьба немилосердная…

Маргарет вышла из дома с тяжелым сердцем и мрачными мыслями. Но быстрый шаг и атмосфера Милтон-стрит разогнали ее молодую кровь еще до того, как она достигла первого поворота. Ее поступь стала легкой. Губы покраснели. Ум, отключившись от внутреннего диалога, начал обращать внимание на окружающих. Она увидела сотни праздно шатающихся по городу людей. Мужчины, засунув руки в карманы, фланировали по улице и громко смеялись, заигрывая с девушками. Те, в свою очередь, стояли кучками и, чем-то сильно возбужденные, громко говорили друг с другом. Некоторые мужчины непривлекательного вида – позорное меньшинство – околачивались у пивных. Эти озлобленные люди много курили и бесцеремонно обсуждали каждого прохожего. Маргарет, которой не понравилась перспектива прогулки по таким многолюдным улицам, свернула в переулок, ведущий к дому Хиггинсов. Вместо освежающего путешествия по городскому предместью она решила совершить доброе дело.

Когда она вошла, мистер Хиггинс сидел и курил у камина. С другой стороны от пылавших поленьев в легком кресле раскачивалась Бесси. Николас вытащил трубку изо рта и поднялся. Подтолкнув свой стул к Маргарет, он в ленивой позе прислонился к стене. Гостья начала расспрашивать Бесси о здоровье.

– Ее самочувствие стало лучше, – сказал мистер Хиггинс. – А вот настроение ухудшилось. Ей не нравится забастовка. Она, видишь ли, любит мир, тишину и спокойствие.

– Это третья забастовка, которую я вижу, – со вздохом ответила Бесси.

Наверное, она думала, что ее слова являлись достаточным объяснением.

– Третий раз окупит все. Теперь мы не прогнемся под хозяев. Сами скоро убедитесь! Не пройдет и нескольких дней, как они прибегут к нам и будут умолять нас вернуться на свои места, суля большие оклады. Мы вытрем о них ноги! Я согласен, прежде мы не добивались успеха. Но на этот раз мы пойдем до конца.

– Ради чего вы бастуете? – спросила Маргарет. – Ведь стачка является отсрочкой выхода на работу до тех пор, пока вы не получите более высокую зарплату, верно? Не удивляйтесь моему невежеству. Там, откуда я приехала, мы ничего не слышали о забастовках.

– Хотела бы я жить в том месте, – уныло сказала Бесси. – Ты не поверишь, как я устала от их забастовок. Это будет последняя на моем веку. Прежде чем она закончится, я отправлюсь в небесный город. В Святой Иерусалим.

– Она полна мыслей о будущей жизни и не может говорить о настоящем времени. Я, как могу, вразумляю ее. Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Поэтому у нас разные взгляды относительно забастовок.