Элизабет Гаскелл - Север и Юг

Хиггинс решил исповедаться перед одним свидетелем. После того как Маргарет покинула комнату, он подошел к двери, чтобы убедиться, что та закрыта. Затем вернулся к мистеру Хейлу и тихо произнес:

– Вы никогда не догадаетесь, куда я сегодня ходил, особенно если вспомните мои вчерашние слова. Я искал работу. У меня появилось стремление найти ее. Я велел себе держать мой вежливый язык на привязи, что бы они там ни говорили. И я скорее вонзил бы в него зубы, чем заговорил бы, не подумав дважды. Все это ради того человека… Ну, вы понимаете.

Он ткнул большим пальцем за спину – в неизвестном направлении.

– Нет, не понимаю, – ответил мистер Хейл.

Он видел, что Хиггинс ожидал какого-то общего соглашения, но был сбит с толку упоминанием о «том человеке».

– Я говорю о парне, который там лежит, – продолжил Николас, сопроводив свои слова еще одним подобным жестом. – О том, который утопился! Вот уж не думал, что ему хватит смелости лежать в ручье и ждать, когда вода зальет его легкие. Вы же знаете Бушера.

– Да, я понял, – ответил мистер Хейл. – Вернемся к тому, о чем вы говорили.

– Короче, это ради него. Хотя нет. Ведь он сейчас там, где люди не чувствуют голода и холода. Это скорее ради его жены и детей.

– Благослови вас Бог! – вскочив с кресла, воскликнул мистер Хейл. – И что же вы сделали? Рассказывайте! Вы устроились на фабрику?

– Так я же и рассказываю, – ответил Хиггинс, немного удивленный волнением своего собеседника. – Я не просил бы работу для себя, понимаете? Но семья Бушера осталась на моем попечении. Когда-то мне хотелось показать бедному Джону правильный путь. Но я направил его не на ту дорогу и теперь обязан ответить за свою ошибку.

Мистер Хейл сжал руку ткача и встряхнул ее с энтузиазмом. Николас выглядел смущенным и пристыженным.

– Хватит, сэр, хватит! Любой человек сделал бы то же самое, и, возможно, с большим успехом. Поверьте мне, я никогда не получу работу. Даже в самой далекой перспективе. Во время нашего разговора с Хэмпером я послал к черту его так называемую письменную клятву. Нет, я не подписал ее – даже ради маленьких деток Бушера. И тогда он сказал, что не примет на свою фабрику такого рабочего – ни меня, ни любого другого мятежника. Я остался бедной черной овцой. Несчастные дети будут голодать, потому что мне не удалось устроиться на работу. Одна надежда на вас, священник. Вы поможете мне?

– Помочь? Но как? Что я должен делать?

– А вот и ваша дочь.

Он кивнул на Маргарет, которая, войдя в гостиную, остановилась у порога.

– Она часто рассказывала мне о прекрасном юге и счастливых днях, проведенных там. Я не знаю, как далеко находятся те места, но думаю, что с удовольствием поехал бы в этот рай. В том краю дешевые продукты и хорошая зарплата; все люди – богачи и бедные, хозяева и рабочие – относятся друг к другу с добротой и пониманием. Помогите мне найти там работу. Сэр, мне нет сорока пяти. У меня еще много сил.

– И на какую работу вы рассчитываете, мой друг?

– Ну, я мог бы махать лопатой…

– За этот тяжелый труд, как и за любую другую работу, Хиггинс, при всем вашем усердии вы получали бы девять шиллингов в неделю, – подойдя к столу, сказала Маргарет. – Возможно, десять во время посева и уборки урожая. Продукты на юге стоят столько же, сколько и на севере, хотя многие овощи вы можете выращивать на огороде.

– Дети справятся и с огородом, и с домашним хозяйством, – ответил Николас. – Мне всегда не нравился Милтон. А Милтону не нравился я.

– Вы не должны уезжать на юг, – настойчиво произнесла Маргарет. – Вы не выдержите перемен. Вам придется работать на полях при любой погоде. Через несколько лет вас убьет ревматизм. Тяжелая физическая работа в таком возрасте надорвет вашу спину. Продукты там другие – не те, к которым вы привыкли.

– Я не привередлив, – обидевшись, сказал Хиггинс.

– Если вы найдете работу, вам придется ежедневно покупать мясо у мясника, платить за жилье, содержать детей – и все это за десять шиллингов в неделю. Из-за меня, точнее, из-за моей привычки приукрашивать детали вы настроились на переезд. Но я сейчас скажу правду. Вам быстро наскучит их монотонная жизнь. Вы просто не знаете, что это такое. Она разъест вас подобно ржавчине. Южане привыкли к однообразию. Для них время, как стоячая вода. День за днем они трудятся на огромных полях. Им не с кем поговорить. Они лишь изредка приподнимают склоненные вниз головы. Тяжелая работа с плугом и лопатой притупляет их мозг. Однообразие тяжелого труда умерщвляет их воображение. После окончания работы у них отсутствует даже малейшее желание пойти и встретиться с друзьями, чтобы рассказать им о своих мыслях и умозаключениях. Эти зверски уставшие люди идут домой. Они не думают ни о чем, кроме пищи и отдыха. Вы не расшевелите их никакими собраниями, которые так часто проводятся в городе, – не знаю, хорошие они или плохие. Одним словом, я уверена, что жизнь среди южан покажется вам сущим кошмаром. То, что они считают покоем, станет для вас вечным мучением. Умоляю вас, Николас, больше не думайте об этом. Кроме того, вы не сможете оплатить переезд миссис Бушер и ее детей.