Дмитрий Бегичев - Семейство Холмских. Часть пятая

Прежде, этотъ г. Удушьевъ, былъ весьма равнодушенъ къ Аглаеву, не всегда отвѣчалъ на поклоны его и ни слова съ нимъ не говаривалъ. Теперь почувствовалъ онъ какое-то особенное, сердечное влеченіе къ Аглаеву, безпрестанно желалъ быть съ нимъ вмѣстѣ, не отходилъ отъ него, когда онъ игралъ въ вистъ, или въ пикетъ, и восхищался его мастерствомъ, говоря, что такой памяти, такого соображенія и такого искусства, онъ почти не видывалъ. Удушьевъ совѣтовавъ Аглаеву играть въ большую игру, и вызывался держать за него, съ кѣмъ угодно, пари . Но самъ съ нимъ никогда не игралъ, пользовался свободнымъ временемъ, когда y Аглаева не было партіи, ходилъ съ нимъ въ это время по комнатамъ, или, сидя вдвоемъ въ углу, разговаривалъ о Словесности. Зная, что Аглаевъ авторъ, нарочно прочиталъ Удушьевъ его сочиненія, и очень кстати, съ большимъ искусствомъ, хвалилъ ихъ. Иногда разсказывалъ онъ о прежнихъ своихъ шалостяхъ, разскаявался, ставилъ себя въ примѣръ, какъ человѣкъ необузданный и не руководимый правилами нравственности, можетъ завлечься и съ добрымъ сердцемъ надѣлать много зла. Словомъ: имѣя обширный умъ, Удушьевъ плѣнилъ Аглаева, и постепенно взялъ надъ нимъ такую поверхность, что тотъ сталъ почитать его отличнѣйшимъ человѣкомъ, имѣлъ къ нему полную довѣренность, и такъ привыкъ къ умной и пріятной его бесѣдкѣ, что всякой день сталъ ѣздить въ Клубъ, для того только, чтобы имѣть удовольствіе видѣться съ Удушьевымъ. Впрочемъ по добротѣ своей и по дружбѣ къ Аглаеву, Удушьевъ совѣтовалъ ему отнюдь не играть ни въ банкъ, ни въ штосъ, и продолжать только коммерческія игры, въ которыхъ онъ былъ такой мастеръ. Часто сверхъ того предостерегалъ онъ Аглаева, на счетъ тѣхъ, кто предлагалъ ему составить партію.

Удушьеву, какъ ветерану Клуба, извѣстны были нравственныя качества многихъ посѣтителей. Онъ разсказывалъ Аглаеву біографіи нѣкоторыхъ. "Вотъ, видите-ли вы этого несчастнаго, въ замаранномъ сюртукѣ, съ растрепанными волосами, блѣднаго, худаго, изнеможеннаго? Порокъ и развратъ положили печать какого-то отверженія на лицѣ его. Это несчастный Князь Продигинъ." – Неужели это онъ? – отвѣчалъ Аглаевъ. – Онъ пріобрѣлъ большую извѣстность, хотя не весьма завидную, и я даже слышалъ объ немъ. – "Вы видите" – продолжалъ Удушьевъ – "онъ подходитъ ко многимъ, предлагаетъ составить ему партію, но всѣ отказываются, потому, что ежели онъ проиграетъ, то не только не заплатитъ, но въ состояніи наговорить грубостей, и за это уже нѣсколько разъ былъ онъ битъ и посрамленъ. Но повѣрите-ли вы, что не болѣе, какъ лѣтъ десять тому назадъ, его почитали здѣсь героемъ и предметомъ общаго вниманія? У него было большое состояніе, которое почти все раздѣлилъ онъ между бывшими друзьями своими. Посмотрѣли-бы вы тогда, какъ около его всѣ увивались! Онъ готовъ былъ во всякой игръ держать половину, знакомымъ и незнакомымъ, не отказывался ни отъ одного пари, и иногда парировалъ въ пяти, или шести столахъ. Словомъ: такъ спѣшилъ онъ промотать свое имѣніе, что въ самое короткое время вступилъ на то поприще, на которомъ теперь вы его видите. Молодъ, богатъ, знатной фамиліи, совсѣмъ не глупый человѣкъ, онъ точно могъ-бы быть полезнымъ обществу, и имѣлъ всѣ средства прожить спокойно и счастливо; но страсть къ игрѣ и безхарактерность привели его въ бездну, въ которую онъ вовлекъ себя и семейство свое. Онъ можетъ служить разительнымъ доказательствомъ, что точно глупому сыну не въ помощь богатство, и что молодой богатый человѣкъ, вырвавшійся рано на свою волю, не имѣя руководителя, не получивъ хорошаго воспитанія, т. е. основаннаго на правилахъ нравственности, есть самое несчастное твореніе. Столько сѣтей разставлено бываетъ неопытности его, что чудо, ежели онъ освободится цѣлъ и невредимъ!" – Такимъ образомъ разсказывалъ Удушьевъ и о другихъ. – «Многіе» – говорилъ онъ, «такъ привыкли къ Клубу, что имъ тягостно быть въ другомъ мѣстѣ. Въ 6, или 7 часовъ вечера какая-то непреодолимая сила влечетъ ихъ сюда.»

Однажды Удушьевъ, вмѣстѣ съ Аглаевымъ, обѣдалъ въ Клубѣ. Змѣйкинъ, другъ его Вампировъ, были тутъ-же, и съ ними еще нѣкто, подобный имъ, Карлъ Адамовичь Шурке, весьма подозрительной физіогноміи, блѣдный и худой. Онъ всегда игралъ въ большую игру, и извѣстенъ былъ своимъ необыкновеннымъ проворствомъ; всѣ они сидѣли другъ подлѣ друга. Аглаевъ былъ тогда въ выигрышѣ, и подчивалъ сосѣдей своихъ Шампанскимъ, до котораго онъ былъ большой охотникъ. Удушьевь спросилъ себѣ лучшаго сотерна, Змѣйкинъ Бургонскаго; всѣ взаимно начали подчивать другъ друга. Аглаевъ весьма покраснѣлъ, голова y него кружилась, a въ это время любилъ онъ дружескія, сердечныя изліянія. Онъ объяснялся Удушьеву въ уваженіи своемъ, въ дружбѣ и въ какомъ-то симпатическомъ влеченіи сердца. Разумѣется, другъ его воспользовался случаемъ и не остался должникомъ въ изъясненіяхъ.