Александр Дюма - Ущелье дьявола

– О, презренный! – воскликнула она, оказавшись в его объятиях. – Напрасно ты будешь молить о прощении: ни Бог, ни я – мы не простим тебя вовеки!

Спустя несколько дней после ужасной ночи Гретхен сидела в своей хижине и, как помешанная, бормотала что-то себе под нос, как вдруг дверь отворилась, и на пороге возникла Христина, бледная, безжизненная, страшная. У нее был такой безумный вид, что пастушка очнулась.

– Что случилось? – спросила она.

Христина не ответила. Она села на землю и закрыла лицо руками. Испуганная Гретхен подошла и опустилась возле нее на колени.

– Госпожа! Что случилось? Я не видела вас целую неделю и страшно беспокоилась. Ну, говорите, что еще случилось? Ведь худшего несчастья уже не может быть.

Христина медленно подняла голову.

– Может!

– Как? Я не могу себе представить, да и Господь не допустит!

– Господь! – повторила с горькой усмешкой Христина. – Бог! Послушай, Гретхен, послушай, что сделал со мной Бог. Я сама не знаю, чьего ребенка ношу под сердцем – Юлиуса или Самуила.

У Гретхен вырвался невольный крик ужаса. С той самой роковой ночи Гретхен уже перестала избегать Христину, а Христина никого не желала видеть, кроме Гретхен. И когда Самуил позвонил, наконец, прислуге, чтобы велеть принести необходимое для лечения Вильгельма, Гретхен, которая была в зале рядом, вошла первой. Пока горничные суетились вокруг, а Самуил возился с ребенком, Гретхен подошла к Христине, которая стояла неподвижно в углу с сухими глазами. С минуту Гретхен печально и с сожалением смотрела на нее, потом, взяв за руку, тихо сказала:

– Недаром он нам угрожал!

– Что такое? – спросила, выпрямившись, Христина.

– Ах! Ты уже отстраняешься от своей сестры по несчастью? – с упреком сказала Гретхен.

В голосе ее слышалась такая нежность, такая глубокая тоска, что Христина протянула руку пастушке.

– Ах! Сестра, молчи, ни слова!

Она горько заплакала. Самуил, в свою очередь, выполнил ужасный договор. Он погубил мать и спас ребенка. Когда явились врачи, Вильгельм был вне опасности. Доктора объявили, что они уже не нужны, и разъехались. Один из них остался в замке на всякий случай. Самуил с достоинством поклонился Христине.

– Сударыня, я вам больше не нужен?

– Господин Самуил, – ответила Христина дрожащим голосом, – помните, в чем вы клялись?

– Что я больше не явлюсь к вам? Да, сударыня. Вы обе знаете, – прибавил он, обращаясь к Христине и к Гретхен, – что я держу свое слово. – И, поклонившись еще раз, вышел.

С тех пор ни Христина, ни Гретхен его не видели. Через два дня барон вернулся из Остенде и привез Христине поклон от Юлиуса.

– Ну что, готова ли ты к отъезду? – спросил он невестку.

– Куда, отец?

– В Берлин. Ведь так было решено?

– Нет, – ответила Христина, – я передумала.

Она объяснила отказ болезнью Вильгельма: потрясения позапрошлой ночи отразились на его здоровье, и везти его в таком состоянии было бы крайне опрометчиво с ее стороны.

– А как же Самуил? – попробовал возразить барон.

– О! Я не боюсь его теперь, – ответила Христина, покачав головой.

– Что же, ты опять с ним виделась?

– Вы верите моему слову, отец, не правда ли? Так верьте: с этой стороны мне больше опасность не грозит.

Барон объяснил себе странный тон, каким Христина произнесла эти слова, тем потрясением, которое должны были вызвать отъезд Юлиуса и болезнь сына. Однако его все же беспокоило, что Христина останется одна в этом уединенном замке. Но та наотрез отказалась ехать в Берлин. Она не допускала и мысли жить вместе с отцом Юлиуса. Ей казалось, что он обнаружит у нее на лбу и губах следы позорных поцелуев. Ей требовалось одно – уединение. Она, как Гретхен, хотела бы быть одинокой и жить где-нибудь в хижине, вдали от всех. Барон, поняв, что не сможет уговорить Христину, уехал один. Перед отъездом он предложил прислать ее маленького племянника Лотарио.

– Куда мне еще ребенка! – воскликнула она. – Нет, пускай он остается у вас. С детьми только горе.

– Но ты его прежде так любила!

– Да, я слишком любила детей. И в этом мое несчастье.

И эти слова барон также приписал страху женщины и матери. Он уехал в надежде, что все обойдется. Христина попросила его только прислать в замок доктора из Берлина. К счастью, барон был знаком с одним знаменитым детским доктором, старичком, который давно собирался удалиться на покой, и такое место ему как нельзя более подходило. А пока, до его приезда, в замке оставался доктор из Неккарштейнаха.