Мери Додж - Серебряные коньки

Ура! Ура! Питер завоевал серебряные коньки!

– Питер ван Хольп! – крикнул глашатай.

Но кто услышал его?

– Питер ван Хольп! – закричали сотни голосов, ведь Питер – любимец всей округи. – Ура! Ура!

Теперь оркестр решил заставить всех слушать музыку. Он заиграл веселую песню, потом бравурный марш. Зрители, предполагая, что должно произойти еще что-то новое, соблаговолили слушать и смотреть.

Участники состязаний выстроились гуськом. Питер, как самый высокий, стал впереди, Гретель, самая маленькая, – позади всех. Ханс выпросил ремешок у продавца пышек и стал одним из первых.

Три красиво перевитые гирляндами арки стояли неподалеку друг от друга на реке против павильона ван Глеков.

Мальчики и девочки во главе с Питером медленно покатились вперед в такт музыке. Радостно было смотреть, как скользит эта пестрая процессия, словно слившись в единое живое существо. Она то загибалась и делала петли, то грациозно извивалась между арками, и, куда бы ни направился Питер, ее голова, тело неукоснительно следовало за ним. Не раз она устремлялась прямо к центральной арке, но вдруг, словно в каком-то новом порыве, повертывала назад и обвивалась вокруг первой арки. Затем медленно раскручивалась; низко пригнувшись, пересекала реку и, быстро извиваясь, как змея, наконец пробегала под самой дальней аркой.

Пока музыка играла в медленном темпе, процессия, казалось, ползла, как существо, скованное страхом. Но вот музыка заиграла быстрее, и вся процессия одним прыжком ринулась вперед, быстро проскользнула между арками, извиваясь, закручиваясь, разворачиваясь, но ни разу не нарушив строя, и, наконец, повинуясь громкому зову горна, покрывшему музыку оркестра, внезапно рассыпалась: мальчики и девочки выстроились двойным полукругом перед павильоном госпожи ван Глек.

Питер и Гретель стоят в центре, впереди всех. Госпожа ван Глек величественно поднимается. Гретель, вся дрожа, заставляет себя смотреть на эту красивую даму. Вокруг такой шум, что она не слышит обращенных к ней слов. У нее мелькает мысль, что ей надо постараться сделать реверанс, как делает мама, когда приходит меестер Букман. Но вдруг ей кладут на руки что-то блестящее… блестящее столь ослепительно, что у нее вырывается крик радости.

Тогда она решается оглядеться вокруг. И у Питера что-то в руках.

– О! О! Какая прелесть! – кричит она.

И все, кому видно, вторят:

– О, какая прелесть!

А серебряные коньки сверкают на солнце, отбрасывая отблеск света на два счастливых лица.

Мевроу ван Генд прислала с мальчиками-посыльными свои букеты. Один для Хильды, один для Карла, остальные для Питера и Гретель.

При виде цветов королева конькобежцев не может больше сдерживаться. Сверкая благодарными глазами, она подхватывает коньки и букет передником и, прижав их к груди, убегает искать родителей в расходящейся толпе.

Вы, пожалуй, удивитесь, когда я скажу, что Рафф и его вроу пришли на конькобежные состязания; вы удивились бы еще больше, если бы заглянули к ним вечером в тот радостный день – двадцатого декабря. Глядя на домик Бринкеров, уныло торчащий посреди замерзшего болота, ветхий домик, с выпирающими стенами, словно опухшими от ревматизма, и с крышей, как шапка, надвинутая на глаза, никто и не заподозрил бы, какое веселье там внутри.

От минувшего дня не осталось ни следа, кроме огненной полосы над самым горизонтом. Несколько неосторожных облаков уже загорелись, а другие, с пылающими краями, затерялись в наползающем тумане.

Заблудившийся луч солнца, соскользнув с ивового пня, украдкой старался проникнуть в домик. Казалось, он чувствовал, что, сумей он добраться до здешних обитателей, они будут рады ему. Комната, в которой он спрятался, была так чиста, что чище и быть невозможно. Даже трещины в балках на потолке и те были тщательно протерты. Вкусные запахи носились в воздухе.

Яркое пламя торфа в камине порождало вспышки безобидных молний на темных стенах. Оно играло то на огромной кожаной Библии, то на кухонной утвари, развешанной на деревянных гвоздях, то на красивых серебряных коньках и цветах на столе. В этом изменчивом свете ясное, открытое лицо тетушки Бринкер сияло. Гретель и Ханс, взявшись за руки, стояли прислонившись к камину и весело смеялись, а Рафф Бринкер плясал!

Этим я не хочу сказать, что он делал пируэты или дрыгал ногами, что для отца семейства было бы недопустимой вольностью; нет, я просто утверждаю, что, пока дети весело болтали, Рафф неожиданно сорвался с места, щелкнул пальцами и сделал несколько движений, очень похожих на заключительные па шотландской пляски. Потом он обнял свою вроу и в пылу восторга даже поднял ее с земли.