Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

– Марта? Обедать? – в изумлении почтенная дама отступила назад.

– Да, Марта. Обедать. Обедать! – фон Хартманна все это начало раздражать. – Что, в этой просьбе есть что-то странное, если человека весь день не было дома? Я буду ждать в столовой. Мне что-нибудь. Ветчины, сосисок, чернослив – что там под рукой окажется. Ну что ты стоишь как вкопанная? Ты будешь шевелиться или нет?

Последние слова, которые были произнесены возмущенным голосом, срывающимся на крик, заставили почтенную фрау Баумгартен броситься по коридору на кухню, где она заперлась в комнате для мытья посуды и истерично зарыдала. Тем временем фон Хартманн прошел в дом и опустился на диван. Был он мрачнее тучи.

– Элиза! – крикнул он. – Чтоб тебя! Элиза!

На этот грубый призыв юная дева робко спустилась по лестнице.

– Милый! – увидев любимого, она нежно обвила его шею руками. – Я знаю, это все ради меня! Это такая хитрость, чтобы увидеть меня, да?

Негодование фон Хартманна, вызванное новой напастью, было столь велико, что на какую-то минуту он даже потерял дар речи. Беззвучно открывая рот, он замахал кулаками, пытаясь вырваться из ее объятий. Когда к нему наконец вернулся голос, он взревел так яростно, что девушка в ужасе отскочила в сторону и рухнула на кресло.

– Да что это за день такой! – кричал фон Хартманн, топая ногами. – Мой эксперимент провалился. Фон Альтаус нагрубил. Двое студентов накинулись на меня на улице. Жена чуть не упала в обморок, когда я попросил обед, а собственная дочь набрасывается и душит в объятиях, как медведь.

– Ты болен, дорогой! – воскликнула девушка. – У тебя что-то с головой. Ты даже не поцеловал меня ни разу.

– Нет, и не собираюсь, – отрезал фон Хартманн. – Постыдилась бы! Лучше принеси мои тапки и иди помоги матери накрыть на стол.

– Это за то, – на глазах Элизы выступили слезы, она закрыла лицо носовым платочком, – это за то, что я тебя так люблю уже десять месяцев? Ради этого я пошла против воли своей матери? О, ты разбил мне сердце! Разбил! – И она начала громко рыдать.

– Я больше этого не вынесу! – в бешенстве заорал фон Хартманн. – О чем болтает эта девчонка? Да что я такого сделал десять месяцев назад, что ты так меня залюбила? Если уж ты действительно так меня любишь, лучше пойди и принеси мне ветчины с хлебом вместо того, чтобы болтать весь этот вздор.

– О дорогой! – воскликнула несчастная девица и бросилась на грудь того, кого принимала за своего любимого. – Ты это шутишь, да? Чтобы испугать свою маленькую Элизу?

В миг этих неожиданных объятий фон Хартманн все еще сидел, оперевшись спиной на боковой валик дивана, который, как это часто бывает с мебелью в Германии, на ножках держался неустойчиво и вообще был в очень расшатанном состоянии. К тому же случилось так, что рядом с этим краем дивана стоял большой таз, наполненный водой, в котором физиолог проводил кое-какие опыты с рыбьей икрой. Эта емкость находилась в гостиной, потому что именно здесь постоянно поддерживалась необходимая для эксперимента температура. В общем, дополнительный вес девицы и порыв, с которым она набросилась на него, привели к тому, что ненадежный предмет мебели не выдержал, ножки его подломились, и несчастный студент полетел спиной прямо в таз. Там его голова и плечи крепко застряли, не в силах выбраться он беспомощно замахал в воздухе ногами. Это стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Выбравшись кое-как из посудины, фон Хартманн издал какой-то нечленораздельный крик и, не обращая внимания на мольбы Элизы, выбежал из комнаты. Схватив на ходу шляпу, он, мокрый и растрепанный, помчался в город, в надежде найти в каком-нибудь трактире еду и покой, которых не дождался дома.

Дух фон Баумгартена, заключенный в тело фон Хартманна, размышляя о своих злоключениях, шел по дороге, ведущей в городок, когда заметил впереди престарелого мужчину, который явно был сильно пьян. Фон Хартманн, посторонился, пропуская этого типа, который шел, спотыкаясь и шатаясь из стороны в сторону, горланя студенческую песню хриплым пьяным голосом. Поначалу вид такого благообразного человека в столь неприглядном виде лишь удивил его, однако, когда тот подошел ближе, он вдруг почувствовал, что хорошо его знает, хотя где и когда они могли встречаться, вспомнить он не мог. Это ощущение до того захватило его, что, когда незнакомец поравнялся с ним, он преградил ему дорогу и принялся внимательно осматривать его лицо.

Пьяный остановился и, покачиваясь, посмотрел на фон Хартманна.