Адам Смит - Исследование о природе и причинах богатства народов

(4) С каким любопытством натуралист исследует редкое растение или ископаемое, попавшееся ему на глаза? Он безо всякого замешательства относит исследуемый объект к общему роду растений или ископаемых; но этим он не удовлетворяется, а рассматривает все различные семейства и виды, известные ему на тот момент. Однако он полагает, что этот новый предмет все-таки нельзя отнести ни к одному из них. В структуре мысленных образов (imagination) натуралиста новый предмет стоит отдельно [40] и как бы изолированно от других видов того рода, к которому принадлежит. Натуралист, тем не менее, вникает в детали, чтобы связать новый объект с каким-либо уже известным видом. Иногда ему кажется, что новый предмет можно поместить в эту группу предметов, а иногда – что в другую; натуралист не будет удовлетворен до тех пор, пока не найдет ту группу, с которой предмет имеет сходство по большинству своих свойств. Если натуралист не может найти такую группу, то вместо того чтобы оставить новый предмет в покое и в одиночестве, он расширит огражденное пространство (если можно так выразиться) некоторых видов, дабы освободить место для него. Или же натуралист создаст новый вид специально для этого предмета; назовет его «Игрой Природы» или даст ему какое-нибудь иное название, объясняющее все странности, с которыми сам исследователь не знает что делать. Но ведь хоть к какому-то классу или прочим известным объектам натуралист должен отнести новый предмет. И между ним и вещами этого класса он должен найти сходство или что-то другое – иначе ему не избавиться от Изумления, а вместе с ним и от неопределенности и тревожного любопытства, вызванных единичностью этого нового предмета, его непохожестью на все объекты, наблюдаемые натуралистом прежде.

(5) Единичные и неповторимые объекты, таким образом, вызывают в нас Изумление тогда, когда вследствие своих необычных качеств и уникальности (singular) появления они производят в нас неопределенность относительно того, к какому классу вещей их необходимо отнести. Так, последовательность объектов, следующих друг за другом в необычном порядке или цепи, произведет тот же эффект, хотя бы по отдельности в каждом из элементов, составляющих цепь, и не содержалось ничего необычного.

(6) Когда один знакомый объект появляется после другого, за которым он обычно не следует, то сначала из-за неожиданности это вызывает чувство, должным образом называемое Удивлением ; а затем из-за уникальности (singularity) последовательности или же порядка появления вызывается чувство, которое правильно называть Изумлением . Сначала мы удивляемся, чувствуя присутствие предмета в данной последовательности, а уже потом изумляемся тому, как он в ней оказался. Движение кусочка железа по ровной поверхности стола не является чем-то необычным даже для человека, который впервые это видит; но вот кусочек железа начинает безо всякого видимого побуждения двигаться вслед за движением магнита на малом расстоянии от него; созерцание этого процесса не может происходить без самого настоящего Удивления ; когда же сиюминутное чувство проходит, человек все еще будет изумлен тому, каким образом движение железа следует за движением магнита, – т. е. той последовательности событий, о которой, исходя из прежнего опыта, он едва ли мог подозревать.

(7) [398]Когда два сколь угодно несхожих между собой объекта наблюдаются часто следующими друг за другом и постоянно предстают нашему сознанию (senses) в определенном порядке, то они до такой степени связываются в нашем представлении, что идея одного как бы сама собой пробуждает и представляет идею другого. Если наблюдение продолжает фиксировать эти объекты следующими друг за другом, как и раньше, то эта связь или, как было названо, ассоциация [41] идей этих объектов все более крепнет, а наша структура мысленных образов (imagination) все более привыкает после мысли (conception) о первом предмете переходить к мысли о втором. Эта привычка (habit) все более приклепывается к нашему сознанию и укореняется. Поскольку мысленные образы (ideas) движутся быстрее, чем внешние объекты, они постоянно бегут впереди последних. И таким образом антиципируется (еще до того как произойдет) каждое событие, которое случается согласно привычному для нас распорядку вещей. Когда, стало быть, объекты следуют друг за другом в том же порядке, в каком привыкли перемещаться идеи в мыслительной структуре воображения (imagination); и в том порядке, в каком они приобретают склонность идти своим чередом, пусть бы даже последовательность их и не была представлена нашему сознанию и не обусловливалась цепочкой внешних событий, – тогда такие объекты все кажутся тесно связанными друг с другом и мысль скользит по ним [399]безо всякого усилия и без прерывания. Последовательность появления объектов совпадает с естественным ходом деятельности воображения. И так как мысленные образы, которые представляют такую последовательность вещей, по-видимому, все взаимно указывают (introduce) друг на друга, то всякая последующая мысль вызывается предшествующей и, в свою очередь, вызывает последующую. Стало быть, когда появляются сами объекты, всякое событие, появившееся последним, кажется, подобным же образом обусловливается предшествующим и вызывает последующее. И так происходит безо всякого прерывания, безо всякой остановки, безо всякой бреши, безо всякого интервала [во времени]. Мысленные образы, пробужденные такой связной цепью вещей, такой последовательностью как будто бы сами собой проплывают через наш разум, не заставляя его напрягаться или прилагать усилия для того, чтобы перейти от одной мысли к другой.