Адам Смит - Исследование о природе и причинах богатства народов

(3) То, до какой степени мы страшимся влияния более мощных страстей, когда они внезапно затрагивают наш разум, вытекает из предварительных приготовлений, которые считают необходимым сделать все люди, собирающиеся рассказать о чем-то их волнующем другим людям. Кому придет в голову тотчас же сказать другу о невероятном несчастии, которое настигло его, не позаботившись предварительно о том, чтобы поселить в нем неопределенный страх, и затем уже объявить, если можно так выразиться, о злоключении (misfortune), тем самым подготовив и расположив друга к получению известия?

(4) Приступы паники, которые охватывают армии на поле боя или даже целые города при вражеской осаде, которые на время лишают трезвости самые взвешенные и полные решимости умы, – всех их бы не было, если бы не внезапное осознание неожиданной и непредвиденной опасности. Те сильные проявления испуга и ужаса, которые разом поражают целые массы людей, парализуют их способность понимания, сотрясают их сердца агонией непомерного страха, никогда не возникнут в результате предвиденной опасности, какой бы значительной она ни была. Страх хотя и является по своему естеству сильной эмоцией (passion), никогда не достигнет таких чрезвычайных размеров, если не будет разбужен как Изумлением – в силу неопределенной природы опасности, – так и Удивлением – в силу внезапности ее осознания.

(5) Удивление, таким образом, не должно рассматриваться как первоначальная эмоция определенного типа, отличного от других. Мощное и внезапное изменение, производимое в разуме, когда эмоция какого-либо типа неожиданно сотрясает его, составляет в целом природу Удивления.

(6) Удивление является наиболее сильным не тогда, когда разум вдруг сотрясает страсть или даже сильная страсть, а когда она обрушивается на него в момент наиболее неподходящий для восприятия ее. Поэтому самые невыносимые состояния – это Удивление от радости, когда разум погружен в горе, или же, наоборот, Удивление от горя, когда разум окрылен радостью. В таких случаях фатальные изменения будут самыми вероятными. Будет сразу же воспринята не просто сильная страсть, но сильная страсть, прямо противоположная той, которую ранее испытывала душа. Когда груз печали давит на сердце, которое открыто и наполнено радостью и весельем, то кажется, что он не только угнетает сердце и подавляет, но почти раздавливает его и оставляет рубец, совсем так, как действует настоящий вес: последний раздавит тело и оставит на нем вмятины. И наоборот, когда вследствие неожиданной перемены фортуны внезапно возникает, если можно так выразиться, прилив бодрости внутри опечаленного и съежившегося от горя и тоски сердца, то оно внезапно раскрывается и приподнимается с невероятной и неудержимой силой, разрывается от страданий и острейших болей. Последние часто служат причиной обмороков, приступов бреда и иногда немедленной смерти. Поэтому стоит отметить, что хотя горе и является более интенсивной [36] страстью, чем радость (ведь, действительно, все тяжелые переживания кажутся более острыми, чем противоположные им приятные), тем не менее, из двух – Удивления от радости и Удивления от горя, – первое является, все же, более невыносимым, чем второе. Нам повествуют, [393]что после битвы при Тразименском озере римлянка, которой сообщили, что ее сын был убит в бою, сидела и оплакивала свое несчастье; к ней в комнату внезапно вошел ее сын, которому удалось избежать смерти; римлянка-мать вскрикнула и мгновенно от приступа радости испустила дух. Предположим, что произошло противоположное и что посреди семейного торжества сын внезапно замертво упал к ее ногам. Возможно ли, чтобы последствия этого были столь же значительны? Мне кажется, нет. Сердце по своему естеству и природной эластичности тянется к радости; оно покидает себя, стремясь к приятной эмоции, как только объект появляется; кажется, что оно начинает трепетать и делает прыжок навстречу объекту, а страсть со всей силой тотчас завладевает всей душой целиком. Но с горем происходит обратное: сердце отшатывается назад, сопротивляется первым признакам неприятного чувства, поэтому требуется некоторое время, пока меланхолия (а объект – ее причина) не возымеет полное свое действие. Горе наступает медленно и постепенно, и никогда не разрастается сразу до степени агонии, до наступления которой должно пройти какое-то время. Но радость обрушивается на нас словно стремительный поток. Изменение, порожденное Удивлением от радости, является, поэтому, более внезапным, и по этой причине более сильным и способным вызвать более фатальные последствия, чем те, которые вызываются Удивлением от горя. Представляется, что в природе Удивления есть что-то, что больше связано с резким и быстрым порывом (motion) радости, чем с более медленным и тяжелым движением (movement) горя. Большинство людей, которые возьмут на себя труд задуматься, найдут, что они чаще слышали о смерти или душевном поражении людей от внезапной радости, чем от внезапного горя. И все же, согласно природе человеческих дел, именно последнее встречается гораздо чаще первого. Человек может сломать ногу, потерять сына, не имея предупреждения ни об одном из этих событий, но он едва ли может получить порцию везения от фортуны, не имея заранее некоторого представления о том, что должно было произойти.