Жан Жироду - Безумная из Шайо

Орели. Да нет же, нисколько!

Жозефина. Очень разумное предложение. Принимается.

Мусорщик. Какое у меня состояние?

Орели. Определите сами. Несколько миллиардов.

Мусорщик. Я крал? Убивал?

Орели. Вы вполне на это способны.

Мусорщик. У меня есть жена? Любовница?

Орели. И та и другая. Как у всех.

Мусорщик. Тем лучше. Так будет даже удобнее. Поехали!

Габриэль. Выпьете чаю, мэтр?

Мусорщик. А чай – это вкусно?

Констанс. Очень полезно для голоса. Русские только чай и пьют. Они самый болтливый народ в мире.

Мусорщик. Ладно, чай так чай.

Жозефина. Все прочие могут подойти ближе. Суд заседает при открытых дверях. Дай-ка мне твой звонок, Орели.

Орели. А если мне нужно будет позвать Ирму?

Жозефина. Ирма будет находиться при мне. Если она тебе понадобится, то сама себя позовет. (Звонит.) Мы вас слушаем. Присягайте.

Мусорщик. Клянусь говорить правду, всю правду, только правду.

Жозефина. Что вы несете? Вы же не свидетель, вы адвокат! Ваша обязанность, напротив, состоит в том, чтобы прибегать к любой хитрости, ко лжи, к клевете, только бы выгородить подзащитного.

Мусорщик. Отлично. Все понял. Клянусь.

Жонглер. Будьте уверены, сударыня, он маху не даст: заговорит вам зубы так, что мое почтенье!

Продавец шнурков. Он врет почем зря. Сделал Ирме предложение, а между тем уже состоит в браке.

Мусорщик. Я могу развестись. Если бы в канцелярии суда с меня не требовали сорок пять франков пошлины…

Жозефина (звонит). Замолчите!

Мусорщик. Между тем если уж кто-нибудь имеет право на юридическую помощь…

Жозефина. Мы вас слушаем…

Мусорщик. Милостивые государыни, перед этой избранной, изысканной аудиторией…

Жозефина. Без подхалимства, пожалуйста. Что с вами, Габриэль?

Габриэль. А святой Ив? Он не обратился к святому Иву!

Мусорщик. К святому Иву? Зачем?

Габриэль. Он же покровитель адвокатов. Вы рискуете онеметь.

Жонглер. Этот ничем не рискует, сударыня.

Жозефина. В суде обращение к святому факультативно, Габриэль. Задавай вопросы, Орели.

Орели. Господин мусорщик… Ах, простите. Я буду называть вас «председатель», согласны? Это общепринятый термин.

Мусорщик. Как вам угодно, графиня.

Орели. Председатель, известно ли вам, в чем вы обвиняетесь?

Мусорщик. Совершенно неизвестно. Я веду честную жизнь, нравственность моя безукоризненна, руки чисты.

Продавец шнурков. Ничего в руках. Ничего в карманах. Он, вылитый он.

Орели. Вы наглый лжец.

Констанс. Надеюсь, ты не собираешься в самом деле оскорблять его? Он лжет по твоему же приказу.

Орели. Замолчи. Ты, видимо, ничего не поняла… Вас обвиняют в том, что вы обожаете деньги.

Мусорщик. Обожаю деньги? Боже мой, нет! Я обожаю оргии, бросаюсь в них очертя голову, обожаю игорные заведения, обожаю герань, но только не деньги.

Орели. Герань? Видишь теперь, какую ты сделала глупость, Констанс? Упомянув про цветы, ты сама нашла для него смягчающее обстоятельство!

Жозефина. Не уклоняйтесь в сторону. Отвечайте прямо на вопрос.

Мусорщик. Уж конечно отвечу. Милостивые государыни, перед этой избранной, изысканной аудиторией…

Орели. Обожаете вы деньги? Да или нет?

Мусорщик. Деньги, графиня? Увы, это они меня обожают. Это они вырвали меня из лона весьма почтенного семейства в Пре-Сен-Жерве: я, видите ли, нашел в мусорном ящике слиток золота весом в десять кило, хотя, уверяю вас, ничего подобного не искал. Меня гораздо больше устроило бы найти там пару старых подошв. Когда же я скупил за этот слиток весь район Кремль-Бисетр, деньги сами автоматически подняли стоимость моих земельных участков с пяти франков до четырех тысяч за квадратный метр. Они же, когда я перепродал эти участки, вынудили меня купить сахарные заводы департамента Нор, универмаг «Бон Марше» и сталелитейные заводы Крезо. Деньги – это воровство, жульничество, я их ненавижу, это не мой хлеб, но они любят меня. Видимо, во мне есть привлекающие их качества. Они не любят изящных манер, а я вульгарен. Они не любят ума, а я совершенный идиот. Они не любят людей увлеченных, а я законченный эгоист, всегда увлекаюсь только самим собой. Вот они и не выпускали меня из своих когтей, пока я не дошел до сорока миллиардов. Теперь они вообще меня уже не выпустят. Гордиться этим не приходится, но ничего не поделаешь.