Валентин Гуржи - Поселок

коричневые, красные, зеленые и даже белесые – крыши Поселка, оставленного на окраине

города под снос.

Солнце припекало сильно, и Плутон дремал, разомлев от тепла, растянувшись на влажной

траве.

Но вот чуткий слух пса различил в необычно шальном плеске суету и беспокойство.

Поднявшись, он потянулся и, принимая Костину возню за баловство, сладко зевнул. Но

борьба в воде продолжалась – и вдруг оборвалась. Настала тишина.

Плутон вскинулся на все четыре лапы. Виновато поскуливая, нерешительно подошел к

воде – и тут же отпрянул от берега. Что-то поискал между кустов, обнюхал траву, и снова

стремительно подбежал к воде. Зашел по изгиб лап, почувствовав недоброе.

Плутона сдерживало неприятное соприкосновение с водой. Нельзя сказать, чтобы он был

привередлив к водным процедурам, однако, какие-то собачьи предрассудки все же смущали

его. Он припадал мордой к песку, поднимался на задние лапы, согнув в суставах передние и,

тоскливо завывая, плюхался в лужу. Наконец, вымокнув и набравшись смелости,

сосредоточенно вошел в воду.

84

Он плыл на самую середину, как плавал за палкой, брошенной во время купания кем-

нибудь из ребят – Борькой или Костиком – и теперь быстро приближался к месту

происшествия. Костик барахтался из последних сил, несколько раз удавалось ухватить за

скользкую и короткую шерсть Плутона, но упускал ее. Теряя сознание, в последнее

мгновение ощутил в ладонях скользкий хвост Плутона. Хватая пальцами воду, он судорожно

сжал пальцы. Плутона потянуло вниз. В ужасе пес бешено замолотил лапами по воде и

повернул к берегу, поднимая фонтан брызг. Почувствовав илистый грунт, Плутон, наконец,

тяжело выкарабкался на берег. Устало повалился на мокрый песок. Возле него вяло опустился

Костик.

Они долго лежали без движения. Плутон, огромный, рыжий, мокрый до шерстинки, и

маленький Костик, раскинувший на песке безвольно руки, чем-то напоминающий синего,

тощего цыпленка.

Костик медленно приходил в себя. Повернулся и лег животом вниз. Положил голову на

руку, другой обхватил шею Плутона. Тихо завсхлипывал, сдерживая рыдания. Он понимал:

мужчина не должен плакать. Плутон водил серьезным глазом, враждебно косясь на Костика.

Всякие мысли приходили на ум, еще плохо выстраиваясь в его ошеломленном мозгу. Его

знобило… Неуемно дрожал подбородок. С лица постепенно сходила смертельная синева.

Рядом равномерно посапывал Плутон. У него на спине подсыхала шерсть. И глаз пса,

который смотрел на Костика, призакрывался от приходящей сладкой дремоты.

Костик думал, что не зря старался, и совсем не стыдно было ему потом перед Наташей за

то, что вел себя как девчонка и плакал. Ведь нога у Плутона срослась правильно – Костик

понимал, что в этом его заслуга.

Что-то незримо связывало его с Плутоном и крепко удерживало вместе. Казалось, связь эта

сильнее их самих. Разве мог Борька, если б только знал, объяснить все это словами? Ведь

нужно не только быть постарше, но самому оказаться в этой связи. Почувствовать ее силу. .

Возможно, Костику по-детски могло это и прийти в голову. Но теперь он только вспоминал, с

чего все началось…

Родился Плутон в другом доме. Его, щенка, принесли в галоше, в большой, устаревшей,

каких не встретишь сейчас на прилавках. И было ему недели три. Он едва помещался на

красной байке, неуклюже свесив широкие лапы с лакированных краев, когда Иван, брат

Марии, нес его переулком в дом сестры.

В последнюю минуту перед новосельем Плутон не хотел расставаться со своей лежанкой,

которой завладел вскоре после рождения, залез под кровать. Стал втискивать тупую морду

вглубь хозяйской обувки, оставляя снаружи упругую спину, и, брыкаясь, поочередно

выдергивал задние лапы из шершавой Ивановой ладони. Но Иван не церемонясь, все же

достал щенка, сгреб в охапку вместе с галошей, сказав угрюмо, чтоб «не скавчал». Он решил,

что теперь самый подходящий момент, чтобы будущий пес раз и навсегда узнал свою единую

и законную хозяйку.

Принес и поместил под кроватью, сказав Марии:

– Пусть думает, что снова оказался на том же месте, где был. Но Плутон, поскуливая,

недоверчиво понюхал крашеные доски чужой хаты и, растерянно покачиваясь на слабых

лапах, пошел разыскивать привычный запах и знакомую обстановку.

– О! – дурачась, сказал Иван, показывая на него кривым пальцем, – еще не пил, а уже