Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

закидон и шерше ля фам. Вот и весь французский!

– Да, это вполне богатый задел для предметного разговора о тонкостях

французской речи, – ответила она с саркастической улыбкой. Она имела право

на сарказм, французский для неё был как родной. Учила его в спецшколе, и

сейчас в институте иностранных языков…

Осенний вечер переходил в ночь. Свет автомобильных фар скользил по

мокрому дорожному полотну, отчего дорога походила на огненную реку…

– А вот и мой дом, – сказала она, указывая на серую в подтеках девятиэтажку.

– Пока, – бросила она на прощанье. И звук её шагов стих в подъездных

сумерках.

– А она очень даже ничего, – подумал он, поворачивая к остановке. – Только с

таким куртецом… – он с ожесточением стряхнул с рукава мокрый желтый лист,

– шансы мои сведены практически к нулю! Розы и мороженое за неимением

франков, долларов и банальных рублей отпадают автоматически. Стать

Дассеном…

И он перерыл музыкальные и киножурналы.

Дассен, писали там, родился в известной артистической семье. Рос в богемном

окружении. В доме всякий вечер – джаз и артистическая тусовня. Окончил

университет в Мичигане. Изучал иностранные языки. Санскрит и, кажется,

русский. Писал для «Плейбоя». Снимался в кино, но бросил и неожиданно

запел мягким, сочным речитативом, который сводит с ума детоспособного

возраста женщин и чиновниц от советской культуры. «И здесь вы, «пролетарий

над Парижем», – усмехнулся он, закрывая последнюю страницу. – Что вы – лицо

с отсутствующим прошлым и сомнительным будущим – можете

противопоставить такому сопернику? – мучил он себя вопросами. Писать для

«Плейбоя», когда даже за его хранение можно получить приличный срок!?

Изучать санскрит? Но где достать учебник, если даже букварь продают по

справке ГОРОНО.

В итоге, содрав с дрянной магнитофонной записи гармонию и слова

нескольких дассеновских песен, он спел их на вечеринкe, которую в небольшой

компании отмечали у нее дома.

– Et si tu n'existais pas – перебирал он гитарные струны.

– J'essaierais d'inventer l'amour

Грустная улыбка лежала на ее губах.

– Naоtre les couleurs du jour Et qui n'en revient pas, – отчаянно грассируя,

закончил он.

Пластиночный портрет, глядевший на него из-под стекла книжной полки,

скривился в иронической улыбочке.

Гости хлопали и уверяли, что он поет лучше оригинала.

Неплохо, – сказала она. – И что интересно: в твоем произношении есть нечто

бельгийское.

Это была его маленькая победа над большим французским сердцеедом. Нужно

было, не мешкая, развивать и углублять прорыв. Он взял в руки краски и кисти.

– Тебе на память, – сказал он, разворачивая выполненный им портрет Дассена.

– В твоей манере быстрых и сочных мазков есть что– то от импрессионистов.

Что-то светло-печальное, – рассматривая портрет, сказала она. – Но я не пойму, почему у Дассена черты твоего лица?

– Ты права – это не совсем портрет французского шансонье. Это… – Он перешел

на французский. – C'est ma fantaisie.

Прощаясь, она впервые за время их знакомства поцеловала его.

И это поцелуй мог означать только одно. Он выхватил стратегическую

инициативу у кучерявой французской бестии.

Но тут же последовало два крупных поражения.

В купленной им для неё новенькой запечатанной пластинке Джо Дассена

оказалась запись речи Л.И. Брежнева, произнесенной им перед рабочими

завода имени Лихачева. С трудом и с жуткой переплатой добытые у кассы

театра два билета на концерт Д. Дассена в Москве дома оказались клочками

меловой бумаги.

Сломленный, раздавленный неудачами он решил порвать эту ни к чему

не ведущую связь. Стороной обходил её дом, перестал звонить…

С последней их встречи прошло порядочно времени, он уже стал забывать об

этом глупом увлечении и бессмысленной борьбе с кудрявым шансонье, но как-

то летним утром в одной из новостей, передаваемых «Свободой», он узнал о

смерти Джо Дассена. Тогда он решил позвонить ей, но телефон, издавая

протяжные гудки, молчал. Он ходил под её окнами, но окна смотрели на него

немыми зашторенными стеклами.

А назавтра он узнал, что и её больше нет. Она умерла. Как? Никто толком не

знал. По городу курсировали небылицы одна затейливей другой. Его даже

вызывал следователь…

– Колись, парень. Иначе у тебя могут быть неприятности, – увещевал его

колючеглазый опер.

– Они у меня уже есть, – грустно отвечал он.