Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

– Ты вначале детей заведи, а уж потом о внуках думай.

На следующий день в молодежной газете были опубликованы материалы дела о

злостном убийстве талантливого юного дарования. «Троцкистско-зиновьевские

собаки покусились не просто на личность” писал журналист-молодежник.

“Они подняли руку на молодое советское искусство»! Вот такая невеселая

история, – старый виртуоз красивым жестом тронул свои седины. – Впрочем, не

будем о грустном. Давайте-ка, я вам лучше свою оранжерею покажу! Я, знаете

ли, увлекся цветами на старости лет. Они безгрешны как ангелы и дети.

Пойдемте, я вам их покажу…

Они вышли из залы. Проворный слуга принялся убирать стол. Вскоре на нем

осталась лежать только фотография, c пожелтевшего глянца которой на

опустевшую комнату смотрели красивые, счастливые, улыбающиеся молодые

люди…

1. Он часто заходит в этот магазин старых пластинок на многолюдной

улице большого города. Ему нравится перебирать пожелтевшие, истрепанные

конверты, вглядываться в фотографии знакомых певцов на обложках. В этом

есть что-то от случайной уличной встречи с давно позабытым школьным

товарищем. Огорошенный, вы мучительно силитесь вспомнить, кто бы это мог

быть? Вы до предела напрягаете свою память, вслушиваетесь в прокуренный,

глуховатый говор собеседника и вспоминаете: «Ба, да это Юрасик из 10-б,

рубаха-парень, сорвиголова, вожделенная мечта старшеклассниц”. Придя в себя

от этого открытия и оправившись от конфуза, до вас вдруг доходит … «Эх,

брат, эко потрепало нас безжалостное время»…

Больше всего его знакомых находится в секции Rock, с нее он обычно и

начинает, но сегодня решил полистать раздел «French music».

Пластинка Эдит Пиаф, такая старая, что на ней даже истерлась дата выпуска.

Шарль Азнавур – диск, датированный 1963 годом.

Мирей Матье, Далида – «пласты» выпуска начала семидесятых. Он уже

отходил от стенда, как взгляд его привлекла пластинка «Джо Дассен» запись

19…, последующие цифры были замазаны черным фломастером. Фотография

тоже выгорела, но на ней все еще была видна застенчивая белозубая улыбка и

вьющаяся мелким бесом копна волос. Когда-то он видел такую же пластинку,

держал её в руках, завидуя кучерявой бестии, глядевшей на него с глянцевой

поверхности конверта. Но было это далеко и от этого магазина, и улицы, и

города, и страны, совсем в другой, потерянной навсегда жизни. Но ведь что-то

же осталось в памяти. Но что? Почти ничего. «Хрущовка» на окраине. Запах

кислой капусты, горелого лука…

Он, не раздумывая, отдал названную продавцом сумму и, не задерживаясь

более на этой «ярмарке вчерашнего дня», отправился домой…

Дома он сварил кофе. Добавил в чашку немного коньяку.

Алмазная игла легла на шершавую черную поверхность. Плавающим

гитарным звуком наполнилась квартирная тишина.

– Tu sais, – сказал певец.

2. – Ты знаешь, больше всего я люблю розы, мороженое и Джо Дассена, -

сказала она ему в первый день знакомства. Они познакомились на институтской

вечеринке, и он вызвался проводить её до дома. Они шли по шумному

проспекту. Он – не лишенный привлекательности молодой человек, одетый в

лишенную модельером самобытности куртку. Она – стройная эффектная

блондинка, укрытая в черный кожаный плащ, отражавший блики уличных

фонарей.

– Мороженое я тоже люблю, правда, сливочное и к розам вроде бы не имею

заметного негатива. Но я не понимаю, как можно любить Джо Дассена! -

возразил он. – Другое дело Заппу, Дилана или, на худой конец, Лео Самерс, но

Дассена? Все эти «Елисейские поля», «Индейские лета». «Си тю не экзистэ

па» Это же дикий эстрадикус советикус. Да и внешне он напоминает скорей

нашкодившего бесенёнка, чем певца.

– Неправда, – решительно возразила она. – Он милашка! Он шармер! Не чета

некоторым, – и она с усмешкой скользнула взглядом по его унылым мокрым

башмакам. – А какой голос! Мягкий, обволакивающий, гладящий и чуть

шероховатый, как велюр. А какой у него французский язык! Боже, какой язык!

Французский язык! Лицо его сморщилось на манер печеного яблока. Разве это

язык? Другое дело– английский: герб, фейс, флет, фак. О! Пардон, я кажется,

увлекся.

– Ничего, – успокоила она. – Ты так говоришь, потому что не знаешь

французского.

– Кто? Я не знаю! – воскликнул он. – А что его знать: седуксен, пермедол,